Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев

– Понимаю. – Генрих поднес руку к голове, словно салютуя. – Мне пора.

– Удачи…

Вместо ответа старик вздохнул.

Генрих пошел прочь от памятника, где стоял молодой и борзый русский. Ему, старику, уже не тягаться с такими… Хотя кое-что он все-таки еще может. Недаром у него две могилы. И обе свои.

Генрих ушел с площади и довольно долго кружил по улочкам, пока не вышел на бульвар Кордоба. Тут, на одной из самых крупных магистралей города, даже сейчас было многолюдно. Но атмосфера нервозности, подступающей истерии никуда не исчезла. Люди двигались или стремительно, словно бежали от кого-то, или ползли, как полумертвые, придавленные к земле огромным неподъемным грузом. Некоторые стояли, прислонившись к стене, будто пьяные, рассматривая прохожих мутными, злыми глазами.

– Это даже не сорок четвертый, – прошептал Генрих. – Это хуже…

И он сморщился, словно от зубной боли.

Через два квартала Генрих свернул на Монтевидео. Потом в подворотню, где и была припаркована машина. Внезапно из-под ног что-то шарахнулось, взвизгнуло и кинулось в подвал. Мелькнула на свету цветастая юбка.

Генрих замер. Позади него от стены неслышно отлепилась тень и заступила дорогу. Впереди поднялся с колен человек. По виду индеец, из тех, кто сохранил в себе гены поклонявшихся Кецалькоатлю. Высокий скошенный лоб, горбатый острый нос, губы полные, чуть вывернутые.

Страшное лицо.

Картину усугубляла неровно наложенная на губы помада. Индеец провел ладонью по лицу, и Генрих понял, что это не помада.

Кровь!

Мюллер прищурился и разглядел, что под ногами у краснокожего валяется какой-то мешок, огромная тряпичная кукла. Или… Нет. Человек. На свету лежала бледная рука, кажется женская. Другой руки… не было. Только темная лужа под рукавом… С лицом жертвы, а Генрих уже не сомневался, что женщина, лежащая на асфальте, именно жертва, тоже что-то было не так. В полумраке переулка Мюллеру показалось, что он видит… кости черепа?

Индеец неслышно сделал шаг вперед. Попавшие на свет руки были по локоть в крови.

Неслышная черная тень сзади медленными шагами направилась к Генриху. У того моментально взмокли ладони, участилось дыхание…

– Не шути, амиго, – прохрипел Генрих.

Индеец не ответил. Замер. И только глаза с дикими расширившимися зрачками смотрели буквально в душу Генриха.

В душу…

Черная тень подходила все ближе и ближе… Шаг, другой! Совсем рядом!!!

Старик в смешном плаще крутанулся на месте, присел, и револьвер, неведомо как оказавшийся в его руке, оглушительно грохнул.

Ба-бах!!!

И еще раз!

После первого выстрела фигура словно бы сломалась, сложилась пополам, как будто это был не человек, а кукла из ветоши и медной проволоки. Вторым выстрелом его отбросило назад, в темноту…

А там, за спиной Генриха, рос, приближаясь, страшный индейский бог с окровавленной пастью!!!

И, чувствуя всем телом это холодное, обжигающее как лед приближение, Генрих развернулся, понимая, что опаздывает. Что старые колени уже не могут повторить заученного движения… Но все же!

Ствол револьвера ткнулся в пустоту…

В переулке никого не было. Только изломанная пулями кукла ростом с человека да труп женщины со страшно обглоданным лицом…

– Нет, – прошептал Генрих. – Не сорок четвертый.

В груди медленно разгорался пожар.

Мюллер сел на асфальт, тяжело дыша и расстегивая непослушными пальцами ворот рубашки.

«Только бы не подохнуть… Только бы не подохнуть…»

– Вы удивительно мрачно настроены, Генрих. – Фон Лоос закинул ногу на ногу. – К тому же выглядите весьма неважно. Что случилось?

– Вся моя жизнь, – ответил Мюллер.

Он сидел в кресле, пододвинув его к окну, и глядел в сад. Деревья, желтая песчаная дорожка, искусственный прудик с небольшим фонтанчиком. Фон Лооса тревожило то, что Генрих не вылезал из своей комнаты со вчерашнего вечера. Всегда общительный, обычно он приходил к барону выпить вечерком чая или чего покрепче. Однако…

– Я вас не понимаю…

– Вы поинтересовались у меня, что случилось, – ответил Генрих, не отрываясь от пейзажа за окном. – Я ответил: вся моя жизнь. – Наконец он встал, тяжело опираясь на подлокотники. – Вся моя жизнь случилась со мной. – Генрих обернулся к фон Лоосу. – Не обращайте внимания. Я просто внезапно ощутил свой возраст. Весь свой возраст! Это, оказывается, очень тяжелый груз. Как-то раньше я не замечал.

– Генрих…

Мюллер поднял руку.

– Только не надо советовать мне, чтобы я обратился к нашему Доктору. Ощущать возраст – это естественно. Пока нет острой необходимости, я бы не хотел идти против матери-природы. Я просто стар. От этого умирают, но я пока не собираюсь.

Фон Лоос внимательно рассматривал Мюллера.

– Но что-то случилось. Просто так груз прожитых лет не обрушивается на плечи человека. Старость приходит тогда, когда ей открываешь двери.

– Нет. – Генрих вздохнул. – Старость, как любовь, сама выбирает время. Вы когда-нибудь любили, барон?

Фон Лоос округлил глаза.

– Вам положительно не по себе…

Генрих кивнул и ответил:

– Ничего, ничего… Это пройдет. Чем меньше мы обращаем внимания на эту слабость, тем легче мне будет от нее избавиться. Скажите мне лучше другое: наш Доктор… проводил эксперименты на индейцах?

– Он на всех проводил. Хотя, насколько я помню, с чистокровными индейцами были какие-то трудности.

– А из лабораторий у него не сбегал… Никто не сбегал?

– Оттуда невозможно убежать. – Фон Лоос ухмыльнулся. – Исключено. А почему вы спрашиваете?

Мюллер поморщился. Его рука дернулась было к груди, словно там, под ребрами, что-то болезненно сжалось. Но Генрих удержался, однако спрятать этот жест от фон Лооса не удалось.

– Вы когда последний раз были в Буэнос-Айресе, барон? – недовольно спросил Мюллер.

– Периодически.

– Вы гуляете по улицам?

– Нет. Сижу на заднем сиденье автомобиля.

– Значит, вы давно не были в городе…

– Что же там такого интересного? – удивился фон Лоос.

– Страшный городок стал. Страшный. На его улицах стало возможно повстречать чудовищ. Монстров! – Мюллер вздохнул. – А когда я прибыл сюда, это было самое чистое и светлое место на земле.

– Бросьте хандрить! Друг мой! – Фон Лоос подошел к Генриху и обнял его за плечи. Встряхнул. – Бросьте! Это борьба! Неужели вы не помните, как она пьянит? Как дрожит каждая жилка внутри?! Мы возьмем эту страну, а следом и весь мир! Понимаете, друг мой? И совершенно не важно, что происходит сейчас, потому что впереди у нас великое будущее. Победителей не судят! Кто сейчас помнит Дрезден? Да никто! Зато каждый знает о Праге, которую мы так и не уничтожили. Чего же вы хотите от Буэнос-Айреса? Этот город пережил только один военный переворот, а то ли еще будет. Ничего! Потомки испанских колонизаторов – крепкие ребята.