Вещи и ущи - Алла Горбунова

Егору, бывшему до сих пор восходящим светилом отечественной науки, проводили сеансы электросудорожной терапии, и от этого он ничего не помнил, а когда стал что-то помнить, задумался, сможет ли он теперь думать о чём-то или всё навсегда стало понятно. Дома, у отца с матерью, он понял, что видит все вещи дотла, но наукой заниматься больше не получится. «Кем я буду теперь?» — спросил он мать. «Восстановишься и будешь работать в своём институте», — сказала она робко. «Нет, мать, — сказал Егор, — я теперь вижу вещи дотла, а значит, не могу заниматься наукой: для науки нужно видеть вещи в дымке незнания и удивления». «Если так — есть много простых, не сложных работ, — сказала мать. — Будешь работать гардеробщиком, вахтёром — в своём же институте, ведь все работы равно достойны, и гардеробщик ничем не хуже учёного. Каждую работу нужно делать с любовью». «Мать, — сказал Егор, — ты рассуждаешь как интеллигенция, потому что за твоей любовью к простому народу стоит снисхождение и в глубине души ты не веришь, что кто-то, кроме „интеллигентных“ людей, способен мыслить». «Это всё твоя депрессия, — сказала мать, — но скоро тебе станет лучше». «Мне и так хорошо, — возразил Егор. — Знаешь ли, почему я согласился на электросудорожную терапию? Я хотел, чтобы электрический разряд вернул молекулы в моей голове на свои места — те, что занимали они в райской первозданности, чтобы они ожили и начали давать гармонический резонанс, который я слышу в своей голове как прекрасную песнь». — «А голоса в голове ты больше не слышишь?» — спросила мать обеспокоенно. Егор вздохнул: он привык к тому, что люди делились на два основных типа: номиналистов и реалистов. Он знал, что одни люди считают, что любовь — это ослепление, а другие, что это прозрение; одни считают, что искусство создаёт иллюзию, а другие — что оно ставит нас лицом к реальности; даже сходя с ума, Егор верил, что галлюцинации его — не случайные флуктуации больного сознания, а свидетельство об устройстве разума и природе мира. Егор надел чёрные очки и пошёл на улицу: вокруг лежало творение без творца. В магазине, где Егор купил пачку сигарет, продавщица спросила его, зачем он в чёрных очках зимой, и он ответил: «Не хочу видеть вас дотла — смотреть на вас и испепелять заживо самим актом своего видения». Егор шёл по улице, курил, видел дома и снег, бомжей и кривобоких старух, и одновременно — как в доречевом океане из обломков, водорослей, ила и соли зарождаются смыслы и почкуются звёзды. Смыслы рождались и умирали: одни жили долго, сотни лет, а другие — долю секунды. Из тел звёзд образовывались выросты, типа почек, они раскрывались, и новая звезда прорастала на теле старой и медленно от неё отделялась. Егор видел всё это и знал, что может навсегда остаться в этом океане и жить эонической жизнью среди покрытых илом звёзд и затонувших кораблей, — он не вернулся в науку и ушёл в народ, и стал работать начальником поезда Москва — Владивосток; он был счастлив, но носил всегда чёрные очки, чтобы не видеть дотла тех, кто не был к этому готов.

Слепой нищий рассказал Михаилу Ильичу про землю голубиной матери. Было это так: в дни первого гололёда Михаил Ильич увидел слепого старого человека, пытающегося перейти дорогу. У него была белая трость, которой он ощупывал пространство, одет он был, как люди, живущие на социальном дне; шёл он со стороны метро, в подземелье рядом с которым обыкновенно пел, проводя свои дни и побираясь. Михаил Ильич помог ему перейти, и слепой сказал ему: ты помог мне, но разве я слепой? Ты слепой, — сказал ему Михаил Ильич, — ты не видишь мира, домов, помойки, торгового центра у метро и дороги, покрытой льдом. Этого я не вижу, — согласился нищий, — зато я вижу землю голубиной матери. Я вижу прекрасные угодья, леса, поля, холмы и голубятни. Слепой старик ушёл, а Михаил Ильич стал маяться, что он земли голубиной матери не видел. Он маялся декабрь и январь, а в феврале проснулся рано утром и посмотрел в окно. Там были голые ветви, двор, шестнадцатиэтажные дома. Михаил Ильич пошёл из дома на работу и вдруг увидел у подёрнутой настом лужи за детским садом слетающихся голубей. Они были разных цветов, сизые, белоснежные, почти лиловые, и как только они появились — смягчилось и смилостивилось что-то вокруг, в небе и на земле, как будто давно умершая мать улыбнулась ему. Прекрасные угодья и голубятни стали проступать из-под марева зимнего дня, словно две плёнки наслоились друг на друга. Так Михаил Ильич прозрел, и много раз ещё в жизни земля голубиной матери раскрывалась ему, и теперь он знал, о чём поют слепые нищие.

В одной деревне священник был жук. Но паства об этом не знала. Деревня располагалась в ложбинке между гор, и идти в неё надо было несколько часов по болоту от трассы. В деревне было восемь жителей и шесть монахов в полуразрушенном единоверческом монастыре. Все жители ходили в монастырь и были богобоязненными людьми. Сотовой связи в деревне не было, только в одном месте, на горе у монастыря, можно было позвонить. Священник учил паству, что спасение даётся соблюдением трёх запретов: 1) не пользоваться сим-картами; 2) не пользоваться электрочайником; 3) не пользоваться опрыскивателем от жуков.

Как-то раз двое демонов, Аббадон и его подруга Наама, прослышав, что в деревне этой спасаются и батюшка — сильный молитвенник, в облике юноши и девушки отправились туда соблазнять православных. Они каждый день ходили к монастырю и на глазах у монахов звонили по мобильному телефону, они кипятили воду в электрочайнике, а когда священник проводил вечернюю службу, Наама подбежала к нему и опрыскала средством от жуков. Священник превратился в огромное насекомое, а демоны выбежали из монастыря и с гоготом помчались по болоту в сторону трассы, там поймали попутную машину и уехали.

Жители деревни соблазнились и усомнились в своём священнике. Они начали пользоваться мобильной связью, электрочайниками, а про священника говорили теперь не иначе как «этот жук», и несколько раз кто-то пытался пробраться в монастырь с опрыскивателем. Больше никто не спасался в этой деревне. Аббадон и Наама поехали в Москву и стали тусоваться там по хипстерским заведениям, пить крафтовое пиво и слушать модную музыку, пока по волнам мобильной связи легионы бесов с помощью суперкомпьютера в штабе НАТО в Брюсселе внушают людям грехи, пока легионы бесов входят в питьевую воду через нагревательные элементы электрочайников и завладевают людьми, пока легионам бесов в затерянных деревнях святой Руси противостоят священники-жуки, священники-пауки, священники-богомолы, исповедники, бессребреники, богомольцы.

Озабоченный искал свою любовь. Он подходил на улице к девушкам, знакомился с ними, брал номера телефонов, а потом в похабной форме предлагал в смс-ках встретиться и совокупиться. Он работал врачом-реабилитологом: ходил по вызову к обеспеченным клиентам, которым нужно было восстанавливаться после травм и инсультов, а по дороге обязательно успевал пристать к паре-тройке девушек. Однажды Озабоченный докопался до высокой красивой девушки, — это была Злая. Вначале она не хотела давать свой номер телефона, но потом всё-таки дала, потому что, во-первых, очень торопилась, а отвязаться от Озабоченного можно только оставив ему свой номер, а во-вторых, она любила посылать по телефону назойливых ухажёров на три буквы. Но вскоре она устала это делать. Утром, и вечером, и в середине дня Озабоченный писал ей смс-ки: «Я хочу тебя трахнуть», «Скажи мне, сколько стоит тебя трахнуть?» «Тебя надо трахать», «Давай потрахаемся» и так далее. Злая вначале посылала его на три буквы, потом поняла, что лучше игнорировать, перестала как-то реагировать и Озабоченный через какое-то время отстал. Он забыл про Злую и не вспоминал полгода, а через полгода нашёл её номер у себя в телефоне и не мог вспомнить, кто она такая. Тогда Озабоченный снова стал писать Злой: «Кто ты?», «Почему у меня твой номер?», «Давай встретимся!», «Пришли мне твои фото!» — и Озабоченный указал свой электронный адрес. Злая отправила ему на этот адрес фото Жирной со словами: «Вот маё фото. Не пишы, шта я богиня, я сама знаю. Могём и встретиться». Жирную Злая пару раз видела когда-то в школьные годы, она была одноклассницей одной из её подруг. А её свежие фото Злая нашла вконтакте. Жирная была поразительно, необъятно жирной. Злая отправила Озабоченному фото Жирной с фейкового аккаунта, удалила этот аккаунт и после этого Озабоченный больше ей не писал. Через несколько лет Злая увидела на эскалаторе Жирную, но не была до конца уверена, что это она, тем более что Жирная должна была быть в Омске, откуда и Злая, и Жирная обе были родом, и где жирная работала продавщицей. «Впрочем, может, Жирная переехала, какая разница» — лениво подумала Злая и поехала дальше по своим делам. Она даже не представляла, что именно по её милости Жирная теперь жила в Москве и была счастлива. Три года назад, когда Озабоченный открыл файл с фотографиями Жирной… я даже не могу описать того, что тогда произошло, — в общем, Озабоченный сразу понял, что Жирная — именно та, кого он искал всю жизнь. Он сразу понял, что это фото не той девушки, которая была в его телефоне, потому что если бы он встретил девушку на фото, он никогда бы не забыл её, и стал искать это фото по всему интернету, нашёл страницу Жирной вконтакте, стал писать ей, приехал в Омск, забрал Жирную оттуда в Москву и женился на ней. Оба они были очень счастливы, и когда друзья, а позднее и дети спрашивали мамочку и папочку, как они познакомились, Озабоченный рассказывал: «В один прекрасный день открываю компьютер, а мне кто-то, оставшийся неизвестным, прислал фото вашей мамы! Я сразу полюбил её, стал искать и нашёл, а потом родились вы». У Жирной не было никаких идей по поводу того, кто мог прислать Озабоченному её фото, о существовании Злой она вообще не знала, и оба в конечном счёте приписывали свою встречу Богу и Провидению. Так пересеклись судьбы Злой, Жирной и Озабоченного, и любовь на земле умножилась.