Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс

отрицает тварный мир. «Ego dominus tuus» — «Я твой хозяин».

Глава третья. Смерть Беатриче

I. Смерть Беатриче

Нет особых оснований полагать, что смерть Беатриче была для Данте чем-то из ряда вон выходящим. «Новая жизнь» была написана позже, и в этом произведении рассказ о смерти Беатриче тщательно подготовлен. Ему предшествуют намеки и сны, и только затем на читателя обрушивается вторая трагедия (а первой, естественно, надо считать отказ в приветствии при встрече). Но и первой трагедии предшествовали смерть подруги Беатриче, смерть ее отца, видение ее собственной смерти и, наконец, финал, последовавший за всеми этими событиями, как сама Беатриче следовала за Джованной на флорентийской улице.

Именно после смерти отца Беатриче Данте посетило видение. Он болел, и в ослабленном состоянии внезапно подумал: «Неизбежно, что когда-нибудь умрет и благороднейшая Беатриче». Это было похоже на один из «странных приступов» Вордсворта, и позже, когда Вордсворт вспоминал об этом, его состояние было схоже с состоянием Данте:

Тоска мне сердце облегла,

Чуть только свет погас.

«Что, если Люси умерла?» —

Сказал я в первый раз[35].

Оба поэта принадлежали к одному и тому же братству страсти, и обоим мысль о смерти любимых внушала ужас. Данте в видении представлялись лица простоволосых плачущих женщин. Они восклицали «Ты умер». «И мне казалось, что я вижу женщин со спутанными волосами, рыдающих на многих путях, чудесно скорбных; и мне казалось, что я вижу, как померкло солнце, ... и что началось великое землетрясение. Страшась и удивляясь, во власти этой фантазии, я вообразил некого друга, который пришел ко мне и сказал: "Разве ты не знаешь: твоя достойная удивления дама покинула этот век". ... Затем я вообразил, что следует мне посмотреть на небо, и мне показалось, что я вижу множество ангелов, которые возвращались на небо, а перед ними плыло облачко необычайной белизны. Мне казалось, что эти ангелы пели величальную песнь и что я различаю слова их песни: "Osanna in excelsis"»[36]. Наверное, этот полусон-полубред заключал в себе нечто большее, чем просто сон, потому что Данте, казалось, видел тело Беатриче на смертном одре, на ее лице было написано такое выражение, «что слышалось — она говорила: "Я вижу начало умиротворения"». Но затем его разбудили те, кто наблюдал за ним, как раз в тот момент, когда он едва не воскликнул: «О Беатриче, будь благословенна!». В «Новой жизни» сразу вслед за этим наступил день, когда Данте снова увидел Беатриче. Это произошло почти так же, как в его сновидении — она шла вслед за Джованной, как Истинный Свет[37] следовал за Иоанном, и голос Амора произнес в сознании поэта: «Тот, кто пожелает более утонченно вникнуть в суть вещей, увидит, что Беатриче следовало бы назвать Амором благодаря большому сходству со мной». Можно добавить, что церковная цензура убрала из «Новой жизни» осанну ангелов, а также весь фрагмент о Джованне, Иоанне и Истинном Свете. Вот это уже трудно понять, поскольку к этому моменту в руках цензоров была «Комедия», и потому любой мог видеть, что в «Новой жизни» описано нечто большее, чем просто предосудительная с церковной точки зрения любовь. В стремлении контролировать плоть они вымарали все, кроме плоти. Отголоски этой вредной привычки дожили до наших дней.

Итак, в видении Данте узрел смерть Беатриче. Так и произошло. Весть пришла к нему, когда он был в середине канцоны. Эта канцона важна. Данте писал о том, как жители Флоренции воспринимали его даму. Он считал, что «на видевших ее нисходили блаженство и радость». В первом видении на лице Амора отражался восторг, когда он говорил о Беатриче, и теперь поэт испытывает такую же радость, слыша восхваления других людей. Веселая нежность и красота, скромность и доброта флорентийской девушки вызывали симпатию и удовольствие у всех, кто ее знал. Сама она, «увенчанная смирением, облаченная в ризы скромности», проходила, не выказывая ни малейших признаков гордыни. Ее чтили и хвалили другие дамы, и Данте в следующей канцоне уверен, что «и зависть по следам Мадонны не идет». Похоже, что в те времена Флоренцию накрыло чудо любви, рожденное девушкой, проходившей по ее улицам.

Все это естественно и красиво. Сладость — dolcezza — любви трепещет и вздыхает повсюду, и это при полном солнечном свете, а не в какой-то задумчивой тени. Мило, щедро и благородно, полно смирения, чести и вежливости.

Нет, это писал не дилетант, который, дай ему только волю, превратил бы историю Флоренции в суровую кровавую драму. Это писал мудрый человек, такие люди достойны прекрасных, умных женщин и мужчин. Данте не говорит о настоящей истории Флоренции, но на мгновение перед нами возникает полный любви, молодой и красивый божественный город.

Возможно, каждый молодой влюбленный во Флоренции чувствовал нечто подобное в отношении своей дамы; большинство молодых поэтов писали так, будто именно это с ними и происходило. Это был негласный договор поэтов, создававших собственный истинный мир, и мир этот неизменен до сего времени. Золотая дымка добродетели, окутавшая Флоренцию, в действительности не существовала, но это не имеет значения. Важно лишь то, кто именно исследует действительность — представитель истинного романтизма, или псевдоромантик, ослепленный реальностью. Принято считать, что стихам Данте свойственно преувеличивать, но это не так — это естественное восприятие молодого и яркого Города, освещенного молодой и яркой Беатриче. Возможно, на Данте слишком сильно влияло его видение Беатриче, по-человечески он был весьма чувствителен, но следующая его фраза говорит о непосредственности его состояния. «Видя в мыслях моих, что я ничего не сказал о том, как она воздействует на меня в настоящее время, я подумал, что речь моя не была в достаточной степени совершенной. Поэтому я решил сложить слова, в которых я выразил бы, в какой степени я расположен к восприятию ее влияния и как проявляется во мне ее добродетель. Полагая, что я не смогу поведать об этом в кратком сонете, я приступил к написанию канцоны, начинающейся: "О, столько лет..."». Он написал первую строфу о смирении и понял, что труднее всего передать то состояние умиления, в котором он пребывал всегда, когда думал о Беатриче. Йейтс сказал, что Данте, будучи демоническим мужчиной, искал свой антипод.

Возможно ли, чтоб этот призрак был

Тем смертным, о котором пишет Гвидо?

Я думаю, он выбрал антипода...