Сирена морских глубин - Суми Хан

– Да, – кивнул Суволь. – Многие – и не только монахи. Рядом с вершиной есть хижина для медитации, которой монахи разрешают пользоваться всем желающим. Оттуда, сверху, вид еще лучше. Но это полдня ходьбы отсюда.

Их разговор был прерван протяжным тарахтеньем. Чунчжа и юноша, прикрыв глаза ладонями, прищурились. В небе низко летел серый самолет, оставлявший за собой полосу грязного дыма.

Суволь с трудом удержался, чтобы не выругаться.

– Это уже второй за неделю. – Он нахмурился, следя за полетом самолета к воде.

– Китайский?

Еще несколько лет назад все военные машины были японскими.

Юноша помотал головой:

– Американский.

Самолет отбрасывал на море тень, и по ряби скользил его черный близнец.

– Что он делает? – Чунчжа ощутила, как от этого зрелища ее бросило в дрожь.

– Ищет.

– Что?

– То, чего там нет.

Суволь пристально следил за воздушной машиной, пока та не скрылась за горизонтом. Он молчал так долго, что Чунчжа решила вернуться в дом, чтобы предложить помощь в приготовлении ужина. Но как только она сделала шаг в сторону, Суволь опомнился:

– Ну, пошли к святилищу.

Горное святилище представляло собой гладкий выступ на замшелой расселине скалы, словно расколотой надвое топором великана. Чунчжа услышала, как внизу, под угловатыми шершавыми валунами, нагроможденными друг на друга, точно они были сброшены с большой высоты, бежит вода. С обеих сторон расселины зелеными водопадами низвергались побеги лиан и листья папоротника. Сквозь кроны деревьев пробивался солнечный свет, освещая каждую мошку и пылинку в воздухе.

– Это тот самый источник, что питает наши колодцы, – объяснил Суволь, подтверждая догадку Чунчжи. – Вода здесь подходит близко к поверхности, а потом опять ныряет глубоко под землю. – Суволь почтительно поклонился выступу. – Если идет дождь или богиня не в настроении, святилище скрывается за водяной завесой.

– Мне повезло, что сегодня гора благоволит ко мне. – Чунчжа тоже поклонилась святилищу, после чего сунула руку в поясную сумку и достала горстку риса и сушеных плодов унаби – приношение, данное ей матерью.

Девушка положила угощение на выступ рядом с небольшим углублением, заполненным песком.

– Ты принесла благовония или свечи? – спросил юноша.

Чунчжа помотала головой, щеки ее вспыхнули.

– У меня была слишком тяжелая ноша.

Хотя Чунчже было известно, что боги не настаивают на таких тонкостях, она задалась вопросом, не скудны ли ее дары для столь примечательного святилища.

– Каждая капля пота, пролитая во время восхождения на гору, стоит палочки благовоний, – торжественно проговорил юноша.

– Кто тебе сказал?

– Я где-то прочел. – Суволь сунул руку в карман и вытащил свечу. – В отличие от тебя, я не испытывал себя столь долгим восхождением, поэтому захватил с собой это. – Он воткнул свечу в небольшой песчаный холмик. – Могу ли я засвидетельствовать свое почтение вместе с тобой?

– Конечно!

Суволь зажег свечу, после чего, став рядом с Чунчжой, преклонил колени перед природным алтарем. Оба сложили ладони перед грудью и закрыли глаза, чтобы вознести божеству горы личные молитвы.

Стоя с закрытыми глазами, Чунчжа ощутила умиротворяющую прочность этого святилища. Трепещущая листва колебала воздух, смешивая насыщенный запах влажной земли с искристым ароматом воды. Повторяя про себя мантру благодарности, девушка представляла горного духа: старца с деревянным посохом в руках и сопровождающего его тигра с яркими, как пламень, глазами. Мама, которая видела божество во всех его обличьях, говорила Чунчже, что горный дух также может представать в виде беловолосой женщины с белым оленем.

Юноша и девушка закончили молитвы, трижды склонившись ниц. Они поклонились всем четырем сторонам света, после чего возблагодарили небо и землю.

Когда они отвернулись от алтаря, Чунчжа стала ждать, пока Суволь первым нарушит молчание. Она откашлялась, но, поскольку юноша по-прежнему не произносил ни слова, заговорила сама, не в силах совладать с любопытством:

– Чем ты зажег свечу? Зажигалкой?

Суволь воспользовался не спичкой, а небольшой вещицей, похожей на зажигалку, которая принадлежала одному из мужчин в деревне Одинокий Утес и была получена им от американского солдата. Этот человек так берег свою «зиппо», что никому не позволял к ней прикасаться.

Суволь вытащил из кармана тонкий цилиндрический предмет и протянул девушке:

– Хочешь попробовать?

Чунчжа опасливо взяла латунную зажигалку, которая, к ее удивлению, оказалась прохладной на ощупь.

– Я думала, она горячая. Как ты зажигаешь с ее помощью огонь?

– Чтобы высечь искру, надо крутануть вот это кремневое колесико, – показал Суволь.

Чунчжа со второй попытки зажгла огонек и ахнула от восторга:

– Как здорово! Где ты ее взял?

– Ее сделали из гильзы австрийские солдаты. Она принадлежала японскому генералу, а потом попала к моему отцу. Он подарил ее мне на восемнадцатилетие.

Маленькая вещица вдруг словно обожгла руку Чунчжи. Она торопливо вернула зажигалку Суволю и осторожно поинтересовалась:

– Твой отец знал этого генерала?

Суволь поднял бровь.

– Ты спрашиваешь, не был ли мой отец настолько близок с японцами, что получил от одного из их генералов подарок? Ответ – «нет». Эта зажигалка осталась тут после того, как пес Хирохито [6] вывел свои войска. – Он сплюнул.

Чунчжа облегченно выдохнула. В ее семье все ненавидели японцев и отказывались прикасаться к любой вещи, когда-либо принадлежавшей кровопийцам. Предатели, которые с ними сотрудничали, считались хуже воров.

– Я рада, что они ушли.

– Я тоже, – кивнул Суволь, и лицо его потемнело. – Но те, кто пришли на их место, возможно, ничуть не лучше.

Чунчжа, которую предостерегали от разговоров о политической ситуации, сменила тему:

– Не мог бы ты показать мне обратную дорогу к дому? Я не хочу, чтобы твоя мама думала, будто я уклоняюсь от своих обязанностей на кухне.

Ужин в тот вечер напоминал деревенский пир, на котором количество закусок панчхан равняется количеству присутствующих. Мать Суволя, будучи женой старшего сына свекров, непринужденно заправляла в доме, с любезной улыбкой отдавая негромкие приказания всем женщинам на кухне. Миниатюрная пышнотелая красавица с ямочками на щеках и необычайно светлой кожей, какой Чунчжа никогда прежде не видела, она явно происходила не с Чеджудо, что подчеркивал и ее мягкий певучий акцент.

– Младшая тетушка, не могли бы вы принести еще вашего супа из пророщенных бобов? Он так хорош, что одного горшка, пожалуй, не хватит.

– Матушка Вонбин, это кимчхи из шнитт-лука, кажется, знавало лучшие времена. Не могли бы вы попробовать его, прежде чем подавать на стол?

Поскольку стояла прекрасная весенняя погода, мужчины, включая Суволя, ужинали на открытом воздухе в главном дворе, а женщины и дети – во внутреннем дворике кухни.

Мать Суволя предложила Чунчже миску косáри:

– Мы собираем этот папоротник на горе, в особом месте, где растет самый вкусный. Это любимое