Четыре сезона - Стивен Кинг

В мае 1950 года администрация тюрьмы решила подновить крышунашей фабрики. Лучше всего было делать это теперь, пока не наступилаубийственная летняя жара, и начался набор желающих. Их оказалось много, человексемьдесят, потому что май – чертовски приятный месяц для работы на свежемвоздухе. Девять или десять бумажек с именами было вытащено из шапки, и случилосьтак, что среди них оказалось мое имя и Энди.

На следующей неделе мы прошли через прогулочный двор послезавтрака с двумя охранниками впереди и двумя позади… не считая тех парней навышках, что не забывали окидывать взглядом все вокруг себя, благо бинокли у нихвесьма неплохие.

Четверо несли большую лестницу, и ее прислонили к стененизкого плоского строения, и забрались на крышу. Там мы начали заливатьповерхность расплавленным гудроном, выливая его полными черпаками и распределяяжесткими щетками по поверхности.

Внизу сидели шесть охранников. Для них эта затея с крышейобернулась великолепным недельным отпуском. Вместо того, чтобы вдыхать порошкив прачечной или пылиться рядом с подметающими двор заключенными, короче говоря,хоть как-то работать, они сидели на майском солнышке, облокотившись о низкийпарапет, и чесали языки.

На нас они смотрели вполглаза, потому что южная стена быладостаточно близко, бежать было некуда, а человек на крыше был прекрасноймишенью, и в случае неверного движения заняло бы пару секунд прострелить любомуиз нас череп. Итак, ребята сидели и расслаблялись, каждый из них был вполнедоволен собой, и не хватало лишь хорошего крепкого коктейля со льдом, чтобычувствовать себя хозяином мироздания.

Один из них был тип по имени Байрон Хедлей, и в 1950 году,когда происходили все эти события, он находился в Шоушенке более долгое время,чем даже я. Более долгое, чем два последних коменданта вместе взятые. Тот, ктонаходился у власти в 1950 году, был урод по имени Джордж Дуней. Он был янки, ивсе его терпеть не могли, кроме, наверное, тех людей, что назначили его на этудолжность. Я слышал, что в этой жизни его интересовали только три вещи.Во-первых, статистика для книги, которая потом вышла в каком-то небольшомиздательстве, вероятно, за его счет. Во-вторых, какая команда выигралабейсбольный чемпионат в сентябре каждого года. И в-третьих, он добивался, чтобыв Майне была принята смертная казнь. Джордж Дуней был большим сторонникомсмертной казни. Он полетел с работы в 1953 году, когда вскрылись его махинации,связанные с автосервисом в тюремном гараже. Он делился доходами с БайрономХедлеем и Гредом Стэмосом, но двое последних вышли сухими из воды. Никто несожалел, когда выгнали прежнего начальника, но назначение на его место ГредаСтэмоса было довольно неприятной новостью. Это был коротышка с крепкой нижнейчелюстью, словно предназначенной для бульдожьей хватки, и холодными каримиглазами. Он все время усмехался, болезненно кривя лицо, будто хотел в сортирили у него болела селезенка. Когда Стэмос пришел на пост коменданта, в Шоушенкеначали твориться такие зверства, о которых прежде не было слышно. И кажется,хотя я не вполне уверен, что полдюжины могил для странным образом исчезнувшихлюдей, что стояли поперек дороги нового начальника, были вырыты в лесу, чтопростирался к западу от тюрьмы. Конечно, и в прошлом коменданте не было ничегохорошего, но Гред Стэмос был жестоким, убогим, а потому особо отвратительнымтипом.

Он был добрым приятелем с Байроном Хендлеем. Как начальник,Джордж Дуней был не более, чем пешкой в руках этих двоих, которые действительнодержали всю тюрьму.

Хендлей был высокий мужчина с неуклюжей ковыляющей походкойи редкими рыжими волосами. Он легко загорал на солнце, всегда громко говорил, иесли вы недостаточно быстро подходили на его отклик, мог ткнуть вас как следуетрукоятью своего пистолета. В тот день, на крыше он разговаривал с другимохранником по имени Мерт Энтвистл.

Хендли получил неожиданно хорошую новость, и усмехался своейжелчной злорадной усмешкой. Это был его стиль. У этого человека ни для кого ненаходилось доброго слова, и он был уверен, что весь мир против него. Этот мир ивсе эти ублюдки, его населяющие, испортили ему лучшие годы его жизни, и онибыли бы счастливы испортить остаток его дней. Я видел несколько тюремныхофицеров, которые выглядели вполне умиротворенными и счастливыми, и понимал,как они к этому пришли. Для этого достаточно видеть разницу между их жизнями,возможно, полными страданий, борьбы и нищеты, и состоянием людей, за которымиони присматривают. Так вот, те офицеры, о которых я говорю, смогли увидетьразницу и сделать соответствующий вывод. Остальные не смогли и не захотели.

Для Байрона Хендлея не было и речи ни о каком сравнении. Онможет спокойно сидеть здесь под теплым майским солнышком, болтать всякий вздор,тогда как в десяти футах от него работает, обливаясь потом, и обдирая себеладони о большие ковши с кипящим гудроном, группа заключенных, каждодневныйтруд которых был настолько тяжел, что теперь они даже ощущали облегчение. Выможете припомнить старый вопрос, который обычно задают, чтобы проверить,являетесь ли вы оптимистом или пессимистом. Для Байрона Хендлея ответ всегдабудет одинаков: стакан полупустой. Во веки веков аминь. Если вы предложите емустаканчик превосходного апельсинового сока, он скажет, что мечтал об уксусе.Если вы похвалите верность его жены, он ответит, что не удивительно: на этууродину никто и не прельстится.

Так он сидел, разговаривая с Мертом Эндвислом достаточногромко, так, что мы слышали каждое слово, и его широкий белый лоб уже начиналкраснеть под солнечными лучами. Одной рукой он опирался на парапет, окружающийкрышу. Другую положил на рукоять своего револьвера 38 калибра.

Мы все слушали его рассказ вместе с Мертом. Суть была в том,что старший брат Хендлея свалил в Техас лет четырнадцать назад и с тех пор,сукин сын, ни разу не давал о себе знать. Семья решила, что он уже погиб,причем давно. Но неделю назад раздался звонок из Остина, это был адвокат,сообщивший, что брат Хендлея умер четыре месяца назад довольно богатымчеловеком.

– Меня всегда поражало, – говорил Хендлей, этотблагороднейший из смертных, – как удача может приваливать к таким ослам, какмой милый братец. Деньги пришли к покойному как результат операции с нефтью, иэто было что-то порядка миллиона долларов.

Нет, Хендлей не стал миллионером. Возможно, это даже егосделало бы счастливым, хотя бы не надолго. Но брат оставил каждому из членовсемьи кругленькую сумму, 35 тысяч долларов, что тоже, казалось бы, оченьнеплохо.

Но для Байрона Хедлей стакан всегда полупустой. И ужеполчаса он занимался тем, что жаловался Мерту на проклятое правительство,которое хочет хапнуть хороший кусок его наследства.

– Ну вот, теперь я останусь без новой машины. Да если у меняи хватит на нее, тоже приятного мало, – нудел он. – Нужно платить неслыханнуюцену за саму машину, потом тебе влетит в копеечку ремонт и техобслуживание,потом эти идиотские дети начинают упрашивать вас покатать их и…