Пока есть юность - Артем Каренович Галустов

class="p1">Мы легли спать. Через какое-то время я почувствовала, что он прижался ко мне спиной. Я отодвинулась, но он ещё раз прильнул.

V

11 января

Надо признаться, что я очень полюбила Рэна. Ближайшие дни, после драки с Бореем, я его лечила от простуды. И себя заодно. Он стал более капризным, чем прежде. Я заставляла есть суп, много пить чай, что он больше всего не любил. Я клала ему туда варенье или мёд, но все равно. Запрещала вставать с постели. Больше заставляла спать. Ну и, естественно, не пускала его гулять на улицу, что для него оказалось совсем катастрофой.

Впервые в жизни я поняла, что такое ребёнок в доме и как за ним надо ухаживать, особенно если это маленький бесёнок. Мне всячески приходилось его развлекать, чтобы он не скучал. Каждое утро начиналось с того, что он прыгал на моей спине. Рэн просыпался гораздо раньше, чем я. Сначала он демонстративно зевал, тянулся. Потом начинал пихаться. После целовать в щеку и спрашивать, сплю я или нет. Ну а затем залезал на спину и начинал меня трясти, а поясница у меня теперь болела постоянно, потому что у Рэна была манера прижиматься к ней, как маленький зверь к матери.

Стоило мне проснуться, он озарялся улыбкой и всё время следовал за мной. Пришлось внизу на диване сделать ему дневную постель, где он смотрел телевизор или играл в приставку, а я на кухне готовила. Делать еду я долго не могла, постоянно мутило. Лучше было играть с Рэном в игры.

И не знаю почему? Вроде бы мне с ним приходилось сложно, я не справлялась, но я его очень сильно полюбила. Наверное, потому что он и сам меня любил и всячески это показывал. Ему нравилось обниматься, ласкаться, целоваться. Он всегда хотел что-нибудь этакое сотворить, чтобы я его в наказание начинала щекотать. Щекоток он боялся ужасно, но специально что-либо делал, чтобы я к нему начала лезть. И его очень волновало, чтобы во всё мы играли вместе. Или хотя бы чтобы я смотрела. Это было очень важно!

Засыпал он рано. Отказывался идти спать наверх, твердил, что ещё не время. В итоге приходилось его поднимать на второй этаж. На первом боялась оставлять, потому что сильно задувало в окна. В спальне гораздо теплее. Вечер для меня теперь был личным временем и пространством. Даже мать не приходила. Она перестала появляться.

Благодаря Рэну я стала вспоминать себя. Мои родители тоже боги, я так же росла одна, как и он. Только мать приходила по вечерам. Его капризность и сложность для меня объяснялись личным несчастием. Он одинок. Ему не нужна сестра. Ему нужно было нечто большее. Этот фактор делал меня для него матерью. И я даже смирилась с этой мыслью.

Прошло всего два дня, и он, как все подобные нам, быстро поправился и уже вечером гулял у дома. Я села с ноутбуком к окну и наблюдала за ним. Не хотела все время держать его у своей юбки. Он лепил снеговика и через каждые пять минут звал меня. Когда я уже долго не спускалась, он залепил в окно снежком, отчего я дёрнулась. Пришлось одеваться. Зима среди этих гор была очень тёплая, безветренная и туманная. Я вышла в чёрной водолазке и в своём кофейном кардигане, который я даже не застегнула.

Рэн лепил своего снеговика, а я просто стояла рядом. В деревне всегда было тихо. Через некоторое время мы услышали шум где-то вдали. С дороги стали заезжать фуры и фургоны. Если раньше домики мирно курились своими трубами и горели яркими окнами в ночи, то теперь началась суматоха. Все люди стали выбегать на улицу и перетаскивать из машин людей. Приглядевшись, я увидела, что автомобили были обстреляны, а люди ранены. Некоторые мужчины поехали на дорогу, и в небе показались вспышки, и послышались выстрелы.

Я сразу поняла в чем дело. Перед глазами вспыхнуло воспоминание о ряде машин, которые рухнули вместе с беженцами. Если тогда их не пускал ветер, то теперь за ними гналась полиция. Они не хотели даже отпускать тех, кто просто бежал, ничего не совершив.

Рэн уж не лепил своего снеговика. Всё его внимание привлекали обстрелянные фургоны, которые скрывались за углом. Рэн схватил меня за руку и стал тянуть в ту сторону.

— Что ты делаешь? — воскликнула я. — Нет, детка, мы туда не пойдём, это опасно.

— Но мы можем п-помочь. Ни-никто так не п-поможет.

Я сопротивлялась и тянула его назад, но тут он снова проявил свою нечеловеческую силу и дёрнул меня в свою сторону. Потом он вовсе отпустил и побежал к машинам, знал, что и я последую за ним.

Когда мы прибежали к месту, я увидела, что была права в своих мыслях. Вытаскивали взрослых людей, женщин и детей. Их тащили в чёрный дом с белыми окнами. Те, кто остался цел, пересели в другой фургон, и их повезли дальше, пока мужчины держали полицейских на дороге. Граница пролегала не так далеко.

Раненых привезли к одному старику, который, как оказалось, всю жизнь работал хирургом. Когда мы прибежала к его дому, Рэн начал помогать перетаскивать людей, а я тут же оттолкнула его и стала делать всё сама. Иначе бы он не успокоился, а так он хотя бы просто возился вокруг меня. Старик сразу нас заприметил и попросил моей помощи. Он очень внимательно посмотрел на нас. Я не сразу поняла, чего он от меня хотел, но когда увидела, что он скидывает всё со стола и кладёт на него человека, то сразу все стало ясно. Молодых людей в деревне насчитывалось мало. Мужчины ушли на дорогу со своими ружьями, остались взрослые женщины и несколько молодых девчонок. Всех нас он и взял на поруки.

Старик очень необычно выглядел. Надо сказать сразу, что хоть он был и в возрасте, но пожилым его назвать сложно. Это очень высокий и крупный мужчина. С коротким волосом на голове, но с густой, седой и кудрявой бородой. Один глаз круглый, другой — прищуренный. Нос очень тонкий и длинный. Одет он был в камуфляжные штаны и кожаную куртку с овечьей шерстью изнутри.

В доме стояли ор и запах эфира, которые леденили душу, заставляли кровь бегать в жилах по кругу. В глазах темнело. И ещё больше мутило.

Старик на вид очень добродушный. Он не представлял собой человека, который сейчас начнёт резать и выковыривать пули из