Когда оживают Тени - Сергей Джевага

— Мы этого так не оставим, — напоследок бросила Орния. Взяла Лиадан под руку и вместе со старшей дочерью покинула кабинет.

— Если позволите высказать мнение, вы верно совершили ошибку, — спустя несколько минут рискнул нарушить звенящую тишину нотариус.

— Следовало согласиться? — хмыкнул я.

— Именно, — кивнул законник, вновь протирая лицо и лысину платком. — От имущества Дома остался лишь грот. Но вместе с бумагами о наследовании придется подписать долговые расписки.

— У вас найдется ручка?..

— Да… а… кгм… решились? Тогда учтите, рассрочка — максимум год. Пропустите платеж, не найдете суммы, и центральный банк Тары отберет имение. А без грота вы потеряете титул. Таков закон.

Вот та лазейка, на которую надеется дядя. Ведь не выгляжу состоятельным человеком. В его глазах я нахальный глупец, то ли по прихоти, то ли из дурацких моральных соображений решивший принять наследство.

Что ж, Нолан будет разочарован.

— И каков долг? — небрежно спросил я.

— Порядка пяти миллионов эаров.

— Простите?

Собственный голос показался скрипучим и мертвым, будто у одержимого из страшных сказок. Но судя по лицу нотариуса, тот ничего не заметил. Подумал, что я желаю уточнить, пожал плечами и сказал:

— Четыре миллиона девятьсот двадцать семь тысяч. Год назад вышел льготный срок погашения обязательств, и банк провел перерасчет. На изначальную сумму накинули большие проценты, наложили штрафы. Но гроты Древних семей нельзя продавать на аукционах без решения Совета лордов. Иначе б давно пустили с молотка.

Дьявол!

Сердце замерло, тяжело застучало, с трудом разгоняя разом загустевшую кровь. По моим сведениям долг был немаленьким, но в разы ниже названной цифры. Старую сумму мог бы осилить, но такую…

С языка чуть не сорвались проклятия, я закусил губу и глубоко вдохнул. Пути назад нет. Отступившая вроде боль вернулась и настойчиво колола виски, а свет настольной лампы пульсировал, резал глаза. Тени как живые метались по комнате, смотрели на меня пристально и немигающе из углов, с потолка, из складок чужой одежды и тихо шептали: «Скорей. Иди. Возвращайся».

Что будет, если проигнорирую Зов. Сойду с ума? Умру?..

Очаровательный выбор — между плохим и очень плохим. Между кабалой и безумием. Но первое дает призрачный шанс, что выкручусь.

— Я подпишу бумаги.

— Минутку. Нужно вызвать представителя банка.

Юрист засуетился, выскочил за дверь. И пока с кем-то говорил, подошла мать. Окинула пристальным взглядом и спросила совсем не то, что я ожидал:

— Что ты творишь, Орм?..

— То, — ответил я, сглотнув тугой комок, — что должен.

* * *

Вагон заскрипел и жалобно задребезжал, накренился. Лампочки под потолком вспыхнули настолько ярко, что резануло глаза. Желтые блики пробежались по бронзовым поручням, пузатым баллонам, штуцерам и вентилям аварийной подачи воздуха, элементам отделки в виде мифических зверей на стенах.

Из мрака выступили лица попутчиков — бледные, искаженные. Нервный парень-клерк в строгом наряде из сваленной шерсти пещерного паука, чопорная дама лет пятидесяти со сварливо поджатыми губами. Скучающий гвард, затянутый в резину и металл легкого боевого скафа, высушенный аскезой монах со скорбным взглядом, школяры с огромными ранцами за спинами. В дальнем углу обреталась парочка болгов, низкорослых и массивных, похожих на связки шаров в своих чудовищно раздутых компрессионных костюмах.

Силуэты. Гротескные. Странные. Как росчерки туши или угля, наброски живых существ. Овеянные густой смесью тяжелых ароматов: металл, йод и соль, дешевые духи, едкий пот. А еще скука и безразличие, редкие тона любопытства и шального веселья.

Поймав себя на том, что эмпатия слишком уж обострилась, я фыркнул под нос и отвернулся к толстому иллюминатору. Такое иногда случалось, дар и проклятие выходили из-под контроля во время усталости, после эмоционального напряжения.

Чтобы успеть к сроку официального признания смерти отца я за два дня добрался от Западного Пограничья к Таре. Собственной субмариной воспользоваться не смог, так как сдуру сдал в аренду за месяц до этого, дату оглашения наследника Дома в точности не знал. Вот и получилось, что когда пришла весть от Фергюса, оказался без средства передвижения. Но перед трудностями не отступил, купил билет на почтовый корабль. Затем пересел на пассажирский, и лишь у одного из ближних аванпостов Барьера перепрыгнул на донный экспресс. Ну и как водится, попал на кульминацию спектакля, стал главным героем.

Хотя чужие эмоции я начинал чувствовать и при ослабевании оков. На всякий случай стоило попросить Старика поработать с татуировками, а то церковные ищейки начнут проявлять нездоровый интерес.

Мысль мелькнула юркой рыбкой и исчезла. Трамвай вырвался из тьмы узкого тоннеля, за мутным от времени и грязи стеклом вспыхнули огни центрального уровня. Гигантские прямоугольные колонны-здания, пронзающие огромный грот, подпирающие потолок. Миллионы окон-глаз: желтых и белых, алых и синих, подслеповатых, ярких. Мосты и эстакады, переходы, подсвеченные прожекторами. Силуэты каменных ангелов на висячих площадках, скрывающиеся в густых облаках пара и дыма. Связки труб и кабелей, тянущиеся вдоль домов, ползущие по стенам, опутывающие все и вся. И внизу, и вверху огоньки фар и фонарей, непрекращающееся движение существ и механизмов — словно мутная вода, наполненная светящимися моллюсками.

Давно сгинувшие строители хотели придать району величие. Хотели сотворить кусочек прошлого из обнаруженного в толще Барьера гигантского грота. Иллюзию бескрайнего пространства, неба и обычного города до Исхода с улицами и домами, проспектами, садами и парками. «Днем» под потолком ярко горели прожектора, заливая пещеру ярким золотистым светом, «ночью» фонари тускнели и превращались в звезды. Вентиляция создавала искусственный ветер, который ласково шуршал листвой живых деревьев, купленных у Дома Лета за баснословные деньги. По бульварам прохаживались элегантные дамы и господа, сидели в дорогих кафе, повсюду звучала ненавязчивая музыка, прислуживали расторопные официанты в белоснежных рубашках, у фонтанов играли дети.

Да, поначалу район так и выглядел. Красиво. Нерационально и опасно с точки зрения живучести. Ведь достаточно одной глубокой пробоины в теле Барьера, и спастись можно лишь в зданиях, и то не в каждом. Но красиво.

Я видел старые фото и картины, находил описания в записях очевидцев. Но теперь многое изменилось. Прошедшие годы не пощадили уровень. Население Тары росло, пространство сокращалось. Колонны-здания достраивали, стремясь увеличить жилую площадь, опутывали коммуникациями: трубами, кабелями, рельсами трамваев и мостами, переходами. И чем сложнее становилась структура, тем труднее за ней стало следить, чаще случались аварии.

Погибли сады, нижние улицы утонули в грязи, перестали работать фонтаны. Часть ламп вышла из строя, остальные помутнели, пелена пара и дыма превратила дневной свет в мутное болезненное сияние, сверху непрестанно капало. Поблекла позолота, медь позеленела, а сталь покрылась ржавчиной.