Кинг-Конг-Теория - Виржини Депант

Я уже не раз говорила публично, что я занималась проституцией, на нерегулярной основе, в течение примерно двух лет. С тех пор как я начала работать над этой книгой, именно на этой главе я все время спотыкаюсь. Сама такого не ожидала. Это смесь из множества разных недомолвок. Рассказать о моем опыте. Это сложно. Выйти на панель было проще.

В 91-м году идея заняться проституцией пришла мне в голову благодаря минителю[13]. Все современные средства коммуникации в первую очередь служат рынку секс-услуг. Минитель, предтеча интернета, позволил целому поколению девушек эпизодически заниматься проституцией в почти идеальных условиях анонимности, автономии, возможности выбирать клиентов и торговаться. Те, кто стремились платить за секс, и те, кто хотели его продавать, легко могли найти друг друга и договориться о деталях. Гостиницы, принимавшие оплату кредитной картой, окончательно упрощали заключение сделки: номера были чистенькими, недорогими, и на входе вы ни с кем не сталкивались. Первая моя работа на минителе в 89-м была как раз мониторингом сервера: мне платили за то, чтобы я отсоединяла участников, делавших расистские и антисемитские высказывания, а также педофилов и, наконец, проституток. Нельзя было допустить, чтобы этот удобный инструмент попал в руки женщинам, которые хотели свободно распоряжаться своим телом, и мужчинам, которые были готовы платить и предпочитали ясно сообщить о том, чего ищут, не тратя время на убалтывание. Потому что проституция не должна стать обычным делом и происходить в комфортных условиях.

1991 год, первая война в Персидском заливе по телику, ракеты «Скад» бьют по Багдаду, в наушниках не замолкает сингл Aux sombres héros группы Noir Désir, профессора Гриффа вышибли из Public Enemy, Нене Черри носит обтягивающие кальсоны и гигантские спортивные шузы[14]. А я ношу максимальный унисекс, то есть выгляжу почти как мальчишка. Ни косметики, ни сколько-нибудь различимой стрижки, ни украшений, ни туфелек. Атрибуты классической женственности меня не интересуют. Моя голова занята другим.

Я работаю в супермаркете, в отделе срочной проявки фотографий. Мне двадцать два года. В жизни не скажешь, что я могу пойти в секс-бизнес. Вид у меня, прямо скажем, неподходящий. С другой стороны, за два года до этого, когда я работала на минителе, мне попадались «щедрые дяденьки», готовые отстегнуть тысячу франков за один трах. Что-то тут нечисто, думала я, они для того столько предлагают, чтобы затащить бедных девушек к себе, сделать с ними кучу кошмарных вещей и выбросить голыми и в крови в ближайшую сточную канаву. Чтение Эллроя[15], пара фильмов на большом экране – так или иначе доминирующая культура доносит свой тезис: берегитесь, девочки, больше всего вас любят мертвыми. Со временем я все-таки признала, что мужики и правда платят по штуке франков за одно свидание, но сделала вывод, что телки, с которыми такое бывает, – нереальные мега-секс-бомбы.

Я ненавидела свою работу. Меня угнетало то, сколько времени это отнимает, какие жалкие крохи я получаю и как быстро их трачу. Я смотрела на женщин старше себя, которые всю жизнь так вкалывали, получали в пятьдесят чуть больше минималки и терпели, как какой-то сраный менеджер орет на них за то, что они слишком часто ходят поссать. Шли месяцы, и я все отчетливее понимала, что такое жизнь честной труженицы. И не видела, как от этого сбежать. В то время уже надо было радоваться, что у тебя вообще есть работа. Я никогда не была благоразумной – радоваться у меня не особо получалось.

С компьютера, на котором мы печатали счета за фотографии, можно было выйти в минитель, и я частенько подключалась, чтобы поболтать с одним любовником, блондинчиком из Парижа, который подрабатывал на одном сервере «виртуальной шлюхой». У меня уже была привычка общаться по минителю, и я легко завязывала разговоры с кучей народу. Однажды очередной разговор оказался интереснее других, мужчина был убедителен. Я назначила ему свое первое свидание. Я помню его голос, он был возбуждающий и жаркий, и я сказала себе, что хочу посмотреть, как он выглядит. Я была готова отдаться ему бесплатно и совсем потеряла голову. Все же я с ним не встретилась. Подготовилась, почти дошла до назначенного места, но в последний момент все-таки передумала. Слишком страшно. Слишком чуждо. Далеко от моей жизни. Девушкам, которые «делают это», вероятно, было знамение, некое послание из параллельных миров. Нельзя же просто так взять и выйти на панель, должен быть некий ритуал, инициация, о которой я ничего не знала. Но меня манила прибыль, а к этому примешивалось любопытство, необходимость избавиться от сраной работы в супермаркете, и еще мне казалось, что если я пойду посмотреть, как это, я узнаю что-то важное… Несколько дней спустя я снова назначила встречу, с другим мужчиной, на этот раз не особенно сексуальным. Мне нужен был просто клиент, настоящий.

Первый раз выхожу на улицу в мини-юбке и на высоких каблуках. Революция держится на паре аксессуаров. Нечто похожее я с тех пор ощутила еще всего один раз – когда первый раз пришла на телевидение, на «Канал плюс», говорить про «Трахни меня». Ты не изменилась, но во внешнем мире что-то сдвинулось, и от этого всё сразу стало другим. И женщины, и мужчины. Ты даже не уверена, довольна ли ты этими изменениями, успела ли осознать их. Когда американки рассказывают о своем опыте «секс-работы», они любят употреблять термин empowerment – усиление, приобретение власти. Мне сразу ужасно понравилось, какой эффект я стала производить на мужское население, – это была резкая смена привычных правил игры, преувеличенная, граничащая с фарсом. Еще вчера они смотрели сквозь меня, не замечая коротко стриженную девчонку в грязных кроссовках, – и вдруг я превратилась в воплощение порока. Шикарно! Это напоминало Чудо-женщину, которая один раз крутанется в телефонной будке и выходит одетой, как супергероиня, – все это было прикольно. Но еще меня сразу же испугала мощь этого эффекта – она выходила за рамки и моего понимания, и моего контроля. На многих мужчин это действовало почти гипнотически. Заходить в магазины, в метро, переходить улицу, садиться в баре. Повсюду притягивать голодные взгляды, быть невероятно заметной. Я обладала вожделенными сокровищами: промежностью и грудью, – и доступ к моему телу вдруг оказался невероятно важен. И такой эффект это производило далеко не только на озабоченных. Женщина, принимающая вид шлюхи, вызывает почти всеобщий интерес. Я превратилась в гигантскую игрушку. Одно, по крайней мере, было ясно: эта работа мне по силам. Оказывается, чтобы стать роковой женщиной, необязательно быть мега-секс-бомбой или владеть невероятными тайными приемами… достаточно в это просто играть. Играть в женственность. И никто не крикнет: «Да она же обманщица!» – ведь в этой игре я обманывала не больше других. Поначалу этот процесс меня завораживал. Всю жизнь мне было насрать на девчачьи штучки – но теперь шпильки, кружевное белье и костюмы меня увлекали. Помню свое недоумение в первые месяцы, когда я видела свое отражение в витринах. Действительно, эта высокая, длинноногая шалава на каблуках была не совсем я. В одно мгновение исчезала стеснительная, неповоротливая, мужиковатая девчонка. Даже то, что было во мне мужественного, как моя стремительная, уверенная походка, становилось атрибутом гиперженственности, стоило мне переодеться. Первое время мне нравилось быть этой другой девушкой. Не сдвинувшись с места, я оказывалась за тысячи километров, в новом измерении. Надев униформу гиперженственности, я сразу же ощущала такую уверенность, как после дорожки кокса. Потом, как и с кокаином, этим стало трудно управлять.