Смерть Ахиллеса - Борис Акунин

Пистолет князя сухо щелкнул курком, затооружие Фандорина изрыгнуло злой язык пламени, и поручик с воем покатился поковру, держась за простреленную правую руку и отчаянно матерясь.

Когда вой сменился глухими стонами, ЭрастПетрович назидательно произнес:

— Этой рукой вы никогда больше не сможетераздавать пощечины.

В коридоре раздался шум, крики. Гукмасовприоткрыл дверь и сказал кому-то, что произошел досадный казус — поручик Эрделиразряжал пистолет и поранил руку. Раненого отправили на перевязку к профессоруВеллингу, который, по счастью, еще не успел уехать за приспособлениями длябальзамирования, после чего все вернулись в номер к Гукмасову.

— Что дальше? — спросилФандорин. — Вы удовлетворены?

Гукмасов покачал головой:

— Дальше вы будете стреляться со мной. Натех же условиях.

— А потом?

— А потом — если вам снова повезет — со всемиостальными, по очереди. Пока вас не убьют. Эраст Петрович, избавьте меня и моихтоварищей от этого испытания. — Есаул смотрел молодому человеку в глазачуть ли не с мольбой. — Дайте честное слово, что не станете участвовать врасследовании, и мы разойдемся друзьями.

— Быть вашим другом счел бы за честь, новы требуете невозможного, — печально произнес Фандорин.

Маса шепнул ему на ухо:

— Господин, я не понимаю, что вам говоритэтот человек с красивыми усами, но чувствую опасность. Не разумнее ли будет напастьпервыми и перебить этих самураев, пока они не изготовились? У меня в рукаве вашмаленький пистолет и еще тот кастет, который я купил себе в Париже. Оченьхочется его опробовать.

— Маса, оставь свои разбойничьизамашки, — ответил слуге Эраст Петрович. — Я буду драться с этимигосподами честно, по очереди.

— О-о, тогда это надолго, — протянуляпонец и, отойдя к стене, сел на пол.

— Господа, — попытался воззватьФандорин к благоразумию офицеров, — поверьте мне, у вас ничего не выйдет.Только зря время потеряете…

— Не надо лишних слов, — перебил егоГукмасов. — Ваш японец умеет заряжать дуэльные пистолеты? Нет? Тогдазаряди ты, Эйхгольц.

Противники снова разобрали пистолеты инатянули платок. Есаул был угрюм и решителен, у Фандорина же вид был скореесконфуженный. По команде (теперь отсчитывал Баранов) Гукмасов вхолостую щелкнулкурком, а Эраст Петрович не выстрелил вовсе. Смертельно побледнев, есаулпроцедил:

— Стреляйте, Фандорин, и будьте прокляты.А вы, господа, решите, кто следующий. И забаррикадируйте дверь, чтоб не лезли!Не выпускайте его отсюда живым.

— Вы не желаете меня выслушать, азря, — сказал коллежский асессор, взмахнув заряженным пистолетом. — Явам говорю, со жребием у вас ничего не выйдет. У меня редкий дар,господа, — ужасно везет в азартные игры. Необъяснимый феномен. Я уж давносвыкся. Очевидно все дело в том, что моему покойному батюшке столь же редкостноне везло. Я выигрываю всегда и в любые игры, и оттого терпеть их немогу. — Он обвел ясным взглядом хмурые лица офицеров. — Не верите?Вот видите империал? — Эраст Петрович достал из кармана золотой и протянулЭйхгольцу. — Бросайте, барон, а я угадаю, орел или решка.

Оглянувшись на Гукмасова и Баранова, барон,молодой офицерик с едва пробивающимися усиками, пожал плечами и подбросилмонету.

Она еще вертелась в воздухе, а Фандорин ужесказал:

— Не знаю… Ну, допустим, орел.

— Орел, — подтвердил Эйхгольц ибросил еще раз.

— Снова орел, — скучливо произнесколлежский асессор.

— Орел! — воскликнул барон. —Ей-богу, господа, смотрите!

— Ну-ка, Митя, еще, — сказал емуГукмасов.

— Решка, — приговорил ЭрастПетрович, глядя в сторону.

Воцарилось гробовое молчание. На распростертуюладонь барона Фандорин даже не взглянул.

— Я же вам говорил. Маса, икоо. Овари да.[3] Прощайте, господа.

Офицеры с суеверным ужасом смотрели, какчиновник и его японский слуга идут к двери.

Бледный Гукмасов сказал вслед:

— Фандорин, обещайте, что не используетесвой детективный талант во вред отчизне. Здесь на карту поставлена честьРоссии.

Эраст Петрович помолчал.

— Обещаю, Гукмасов, что ничего не сделаюпротив своей чести, и думаю, этого достаточно.

Коллежский асессор скрылся за дверью, а Масана пороге обернулся, церемонно поклонился офицерам в пояс и тоже был таков.

Номера «Англия» ничуть не уступалиреспектабельной «Дюссо» в великолепии убранства, а по архитектурнойзатейливости, пожалуй, и превосходили, однако же в пышности золоченых потолкови мраморных завитушек ощущалась некоторая сомнительность или, во всяком случае,неосновательность. Зато подъезд сиял электрическим светом, на три верхних этажаможно было доехать на лифте, а в вестибюле то и дело раздавался пронзительныйтрезвон модного чуда техники — телефона.

Прогулявшись по широкому вестибюлю с зеркаламии сафьяновыми диванами, Эраст Петрович остановился у доски с именамипостояльцев. Публика здесь жила попестрее, чем у Дюссо: иностранныекоммерсанты, биржевые маклеры, актеры преуспевающих театров. Однако никакойпевицы Ванды в этом перечне не обнаружилось.

Фандорин присмотрелся к прислуге, шаставшей отстойки к лифту и обратно, и выбрал одного особенно расторопного полового сосмышленой, подвижной физиономией.

— А что же госпожа Ванда здесь больше нек-кварти-рует? — изобразив легкое смущение, спросил коллежский асессор.

— Отчего же-с, проживают, — охотнооткликнулся малый и, проследив за взглядом красивого господина, показал надоске пальцем. — Вот-с: «Г-жа Хельга Ивановна Холле», они самые и есть. А«Ванда» — это ихнее прозвание, для благозвучия-с. Оне во флигеле жительствуют.Вы, сударь, через ту дверку во двор пожалуйте, у госпожи Ванды там квартера сотдельным ходом. Только их об это время еще не бывает-с. — И половой хотелбыло ускользить прочь, но Эраст Петрович хрустнул в кармане купюрой, и молодецзамер на месте, как вкопанный.

— Не будет ли какого порученьица? —спросил он, глядя на молодого человека взглядом преданным и ласковым.

— Когда же она возвращается?