Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты - Стефани Лэнд

Час спустя я вышла из дома, чтобы ехать за Мией. Брук выскочила тоже, с широко распахнутыми глазами, раскрасневшаяся, чтобы поделиться со мной последними сплетнями.

– Ты же знаешь, что случилось, да? – спросила она, кидаясь ко мне.

Я помотала головой. Она сказала, что кто-то привел домой малышку и нашел мать без сознания на кровати. Привести ее в чувство не получалось. Она наелась снотворного и запила все целой бутылкой водки.

– Хорошо хоть ее вовремя нашли. Она жива, – сообщила мне Брук. Потом вздохнула и пожала плечами.

– Не надо ей было водкой запивать.

Первое, о чем я тогда подумала, касалось вовсе не той женщины и не ее дочки. Я подумала о том, что Джейми ни за что не должен об этом прознать. Я жила в постоянном страхе, что рядом с Мией случится что-то страшное, в том числе и в яслях, которые она посещала, и я лишусь своих шатких прав на единоличную опеку.

Я погрузила Мию в мир нищеты, окружила людьми, которых эта нищета доводила до трагедии; людьми, которые так долго пробыли в тюрьме или лечебнице, что лишились собственного жилья, которые злились на свое тяжелое положение и даже сходили с ума. Та мать решила положить всему конец. Страшный выбор – но на какое-то мгновение я ей позавидовала.

– А Джули здесь? – спросила я, дожидаясь, пока женщина за стеклянной перегородкой выпишет мне чек за принятую квартплату. Каждый месяц я вносила разные суммы, в зависимости от своего дохода, обычно в районе 200 долларов.

Женщина бросила взгляд на доску у себя за спиной, на черной стене офиса.

– Нет, – вздохнула она. – На встрече с клиентом. Хотите оставить сообщение?

Да, я хотела.

– Никак не могу привыкнуть к новому жилью, – сказала я Джули на следующий день, в переговорной.

Джули, к моему великому облегчению, не стала спрашивать, почему.

Это было для меня слишком: ждать, что к тебе вот-вот ворвутся с проверкой, или ходить на цыпочках, опасаясь ругани снизу и стука шваброй в потолок. Однажды я даже пригласила Джейми на ужин – все потому, что одиночество стало просто непереносимым. Я никуда не выходила, не встречалась с друзьями, никого не видела. Я оказалась в изоляции. Это место мне не подходило.

– Подожди здесь, – сказала Джули.

Через пару минут она вернулась с какими-то бумагами.

– Можем записать тебя на ТБРА.

Она произносила «тии-бра», а расшифровывалось это как государственная дотация на аренду жилья.

– Практически то же самое, что Пункт Восемь. Ты же в очереди на Пункт Восемь?

Я кивнула. Пункт Восемь считался чем-то вроде единорога в сфере соцобеспечения – все о нем слышали, но не знали никого, кто бы им пользовался. Так назывался ваучер, по которому государство доплачивало за аренду жилья, если наниматель вносил за него от тридцати до сорока процентов своего дохода. Получалось, что человек, зарабатывающий всего тысячу долларов в месяц, минимальную зарплату, с этим ваучером будет платить за аренду только триста, а остальное компенсирует государство, если жилье будет вписываться в стандарты, определенные для данного нанимателя: обычно речь шла о двух- или трехкомнатной квартире. Здание должно было соответствовать критериям Пункта Восемь, вполне разумным – никакой свинцовой краски, и тому подобное. Получив такой ваучер, ты мог селиться – если найдешь хозяина, готового сдавать жилье за госдотацию, – в любой части штата; действовал он бессрочно.

Я стояла в очереди на ваучер в трех разных округах. В округе Джефферсон, где находится Порт-Таунсенд, очередь была самой короткой, всего на год; в других местах ожидание могло занять лет пять, а то и больше. Некоторые округа вообще приостановили прием заявлений, так как спрос был слишком высок.

Джули познакомила меня с другим социальным работником, которая занималась исключительно Пунктом Восемь и программой ТБРА. Она сидела за большим столом, короткие темные вьющиеся волосы обрамляли мрачное лицо. Дама заставила меня заполнить множество заявлений с вопросами о том, каковы мои планы на следующий год и далее. С детальными подтверждениями и расчетами моего дохода, плюс 275 долларов детского пособия, выходило, что за двухкомнатную квартиру стоимостью 700 долларов в месяц я должна была на данный момент платить 199.

– Сумма будет колебаться в зависимости от твоих зарегистрированных доходов, – добавила Джули, которая сидела все это время со мной, за что я была ей очень признательна.

По требованиям программы мне также предстояло посетить семинар, на котором мне расскажут все подробности, а в основном будут учить, как объяснить потенциальному арендодателю особенности оплаты с помощью дотации (а в дальнейшем и Пункта Восемь).

– У большинства арендодателей есть опыт получения денег по Пункту Восемь, – объясняла Джули на обратном пути. – Ну или, по крайней мере, они представляют себе, что это за программа. Но некоторые не понимают, какая она удобная.

Я не совсем поняла, что Джули имеет в виду – почему программа может быть плохой, – но переспрашивать не стала.

Мы остановились на парковке, и она записала для меня время и адрес проведения следующего семинара.

– Повезло, следующий будет уже завтра, – оптимистически заметила она. – Совсем скоро сможешь переселиться!

Я улыбнулась и кивнула, хотя на самом деле не особенно надеялась, что какая-то из этих программ сможет мне помочь. Травма, нанесенная мне последними шестью месяцами, когда мы оказались бездомными, стычки с Джейми, бесконечно пугавшим меня, словно парализовали мою нервную систему. Мой мозг, внутренности, все тело пребывали в состоянии вечного напряжения. Отовсюду грозила опасность. Вокруг не было ничего постоянного. Я словно шла по коврику, который в любой момент могли выдернуть у меня из-под ног. Я смотрела, как люди улыбаются мне, кивают головой, говорят, как мне повезло попасть в программу и что для нас нашлось жилье, но сама я не чувствовала себя везучей. Моя жизнь изменилась до неузнаваемости.

Социальные работники указывали мне, куда идти, на что подавать заявления, какие бланки заполнять. Спрашивали, что мне нужно, и я отвечала «жилье», или «продукты», или «ясли, чтобы я могла работать», и они помогали, или направляли к кому-то, кто мог помочь, или отказывали. Но не более того. Восстановиться от психологической травмы было жизненно необходимо, но тут помочь мне не мог никто, и даже я сама не знала, насколько это важно. Месяцы безденежья, отсутствие уверенности в завтрашнем дне и страх причинили такой ущерб, на устранение которого требовались годы.

– Многие из вас думают, что арендодатели должны радоваться, – сказал мужчина у доски своей аудитории из двадцати человек, рассевшихся вокруг двух столов в тесной комнатке.

Это был Марк, тот же, кто вел семинар по «энергоэкономии» (обучающей программе по экономии электроэнергии в домашних условиях для малоимущих). Это трехчасовое мероприятие, на котором учили максимально эффективно использовать электричество, я посетила год назад. Материал был такой надуманный и самоочевидный, что я постаралась воспринимать ситуацию с юмором, раз уж мне надо было выслушать настоятельные советы выключать лампочки, чтобы получить дотацию на отопление на сумму 400 долларов. Все чаще и чаще у меня возникало чувство, что людей, обращающихся за государственной поддержкой, считают просто толпой идиотов, и обходятся с ними соответственно. Было весьма унизительно, что мне, поскольку я нуждаюсь в деньгах, официально напоминают постараться снизить расходы.