Тот, кто назначен судьбой - Татьяна Алюшина

Проще говоря, отсутствие мгновенных реакций и способности к боевому применению – борьбе, стрельбе, силовым упражнениям. Все!

Василий Трофимович Славин, командир группы особо засекреченной специальной роты спецназа ГРУ, большую часть жизни проведший на службе и обладавший уникальными физическими и интеллектуальными способностями, вынужден был смириться с тем, что руководить боевой группой он уже не сможет.

Начальство плакало вместе с ним от такой засады, но, увы, потери в их работе дело тяжелое, горестное, но случающееся. Живой остался, и это уже победа.

Помаялся Славин с годик на штабной работе, куда отправили его с присвоением очередного звания – ну, интересно и мозги работать заставляет, но настолько это не его, хоть вой – он же кадровик боевой!

Он и взвыл! И началась у мужика маята душевная! Что только не предлагали ему – и преподавать на спецкурсах для офицеров ГРУ, и преподавать в профильном военном училище, в конце концов, хоть инструктором пойти – ну нет, нет! Все не то – тошно, муторно! Прямо за горло лапой, перекрывая кислород, душила тоска!

Себя извел, руководство до белого каления достал. Если б семья имелась, может, ради нее и перетерпел бы как-то этот самый тяжелый, корежащий период перехода в мирную жизнь от боевых будней, и, глядишь, преподавать начал бы, кстати, зарабатывал бы неплохо, поскольку таких специалистов, как он, в стране не больше пары десятков найдется, а то и меньше – государственная тайна.

Да только не было семьи. Вот не получилось.

Девушкой не обзавелся, пока учился в военном училище, и не женился, как старались делать другие курсанты к окончанию учебы, зная, что ушлют куда-нибудь «мама не горюй», где, может, не то что женщин нет, а вообще людей не сыщешь. Так холостяком и уехал по первому месту несения службы.

Ну а там как началось!

Год из казармы не вылезал, а потом понеслась нелегкая по стране – кооперация, перестройка, потащившая за собой все, какие только можно, межнациональные конфликты, и злые дядьки забугорные с умыслами нехорошими против страны родной…

Женился в тридцать лет. Получил после ранения отпуск и по пути домой остановился у московского сокурсника по училищу, строившего свою карьеру в штабе. Ну, загуляли так не хило, по-армейски, и где-то посреди этого кутежа возникла девушка в его постели – подруга двоюродной сестры однокашника, – кажется, так. Повеселились они с ней трое суток, а на четвертые Славин проснулся, посмотрел на спящую девушку и решил – женюсь. А она возьми да и согласись. Вот и повез молодую жену к родственникам в поселок городского типа – село селом – на Дальнем Востоке. Познакомил, даже свадьбу там отгуляли…

И вернулись – он на свою войну, жена молодая в Москву к родителям. Ничего, иногда встречались и спали вместе, пока она нормального мужика не встретила, в том смысле нормального, что в семье, рядом, каждый день, а не черт знает где и которого ждать почему-то требуется в гарнизоне задрипанном, ну и без денег, само собой, ибо отстрельные девяностые годы и армия как-то в нашей стране плохо монтировались, хорошо хоть самую элиту этой армии не успели до конца угробить, деятели хреновые!

Мирно развелись без претензий в полном взаимопонимании. Больше он не женился. Работа занимала всю жизнь, да и не встретил своего человека.

Помаялся так Славин, попробовал то там, то сям поработать да и подал рапорт об увольнении в запас. «А к черту, – решил, – поеду домой, отдохну первый раз в жизни по-настоящему, никуда не торопясь, высплюсь, надышусь родным воздухом, глядишь, может, и придумаю, чем дальше заниматься. А не придумаю, там посмотрим».

А дома батя один только от всей семьи и остался. Хозяйство, правда, справное, держал в порядке и достатке, спасибо Василию Трофимовичу, большую часть своих заработков ему отправлявшему все эти годы, – сад-огород, живность всякая, еще и сыроваренка небольшая, но доходная, сыры наладился очень достойные выделывать, аж из города приезжают покупать.

Отходил от раздрая душевного Славин недолго – отоспался, как и мечтал, в тишине и звенящем спокойствии под комариный писк да лягушачий квак с реки, как под изысканную музыку, с отцом на рыбалки-охоты сходили, в лес по грибы-ягоды и просто погулять-подышать, по хозяйству помог с удовольствием… и загрустил – дела толкового нет, так, чтобы на душу легло – вот как не было, так и нет, и применить себя некуда!

Но за таких мужиков, как он, видимо, кто-то там наверху молится да приглядывает, не иначе! Случай помог.

Прибегает как-то к Славиным во двор сосед дед Матвеич да кличет их.

– Мужики! – кричит нервно. – Слышь, Трофимыч!

– Чего случилось-то, Матвеич? – вышел отец на крыльцо, а за ним и Василий подтянулся.

Оказалось, заехали охотнички городские залетные в гости к одному из соседей. Богатые, по всему видать, да дурные от чувства денежной вседозволенности, вечером попарились, посидели за столом, «понакидались» водки, а с утреца на охоту отправились, а лицензий ни у кого. Матвеич было сунулся останавливать и вразумлять, так чуть по зубам не отоварили. Так они ж, гады, бить собрались все подряд, за трофеями, говорят, да соревнование устроить.

– Так ты чего к нам-то? – спросил отец. – Бежал бы в полицию, звонил в район, что, мол, браконьеры приехали.

– А-а-а! – с досадой махнул рукой Матвеич. – Ты ж знаешь, Трофим, что мазано все меж своих и богатых, к тому же они-то оттудова как раз и богатеи. Значит, все у них там куплено!

– Ну, а мы чего? – допытывался батя.

– Ну… – замялся вдруг сосед и посмотрел смущенно на Славина-младшего. – Василий-то твой военный бывший, все в поселке знают, что десантник, ну из этих войск, которые драться горазды, может, он бы их этого… припугнул-шуганул как-нибудь? А?

– Ну, ты даешь, Матвеич! – возмутился Трофим Ильич.

– А охотничков-то сколько? – скучающим тоном, как бы между прочим поинтересовался Славин, в расслабленной позе развалившись на ступеньках крыльца, вытянув вперед ноги и покусывая травинку.

– Дык вот! – вздохнул огорченно дед, развел руками жестом бессилия и признался: – Четверо.

– А схожу-ка я, батя, в лес, прогуляюсь, что ли, – лениво размышлял вслух Василий, не сдвинувшись с места.

– Да ты что?! – возмутился отец. – Четверо козлов с винтарями и под бодуном?

– А-а, – отмахнулся сын. – Посмотрю только.

Мужиков повязанных он довез в административный центр округа, сдал куда и положено, заявление честь по чести написал, ну и предупредил в приватной беседе следователя, что лично проконтролирует наказание этих голубцов. И так ему душевно стало хорошо – от прогулки по лесу, от разминки с этими горе-охотничками, попытавшимися сопротивляться, пыжиться и угрожать. А следователь тяжко вздохнул и принялся жаловаться на браконьеров бесконтрольных, на то, как сложно их выловить, да еще доказательную базу собрать и предъявить, на то, что егерей единицы, а уж таких, кто борьбу с этими упырями ведет, по пальцам посчитать – боятся, стреляют же гады и убивают, семьям угрожают. Все как на войне.