Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - Наталия Таньшина

Что получилось в результате «воспитательного хаоса», царившего в российской императорской семье? Строгость установленного Марией Федоровной этикета привела к тому, что товарищей в играх и занятиях у Николая почти не было. Его детство протекало в основном в обществе младшего брата Михаила и сестры Анны, с которыми у него на всю жизнь сохранились теплые дружеские отношения.

Неудачный подбор преподавателей (они были отличными учеными, но слабыми педагогами) и личные пристрастия Николая привели к тому, что интерес его к изучаемым предметам был весьма избирателен. Гуманитарные дисциплины, особенно философия, логика, политические науки, эстетика, навсегда остались для него пустой болтовней и не привлекали особого внимания. Он неплохо знал военную историю, а также интересовался жизнеописаниями великих полководцев и государственных деятелей. Музыка Николая глубоко не трогала, хотя он хорошо пел, особенно любил церковное пение. В целом образование Николая Павловича оказалось весьма обширным, но в нем, безусловно, имелись значительные пробелы. Это было вызвано отчасти неудовлетворительным преподаванием тех или иных предметов, отчасти же характером самого великого князя.

Несмотря на отличие в подходах к образованию и воспитанию, а также на разные воспоминания о годах обучения, Луи-Филиппа и Николая многое сближало. Оба они привыкли к аскетичному, даже спартанскому образу жизни; оба стали умелыми, трудолюбивыми, физически сильными, выносливыми и храбрыми людьми; самыми близкими друзьями на всю жизнь стали брат Михаил и сестра Анна – для Николая, и сестра Аделаида – для Луи-Филиппа[64].

С годами в их личностях стали проявляться общие черты. Николай становился более самостоятельным и самодостаточным, но в то же время, в его характере было немало отталкивающих черт. Он не выносил шуток над собой, казавшихся ему обидными, а таковым из-за развивающихся комплексов Николаю казалось очень многое. Чем дальше, тем больше он не любил признавать своих ошибок, настаивая на собственной правоте всегда и во всем. Луи-Филипп, хоть и допускал шутки в свой адрес, с годами также стал человеком, абсолютно уверенным в собственной непогрешимости.

* * *

Несмотря на то что к военной службе наши герои относились по-разному, и Луи-Филипп не имел такого пиетета и преклонения перед всем, что было связано с ратным делом, как Николай Павлович, оба они начали свою карьеру в армии. Когда произошла революция, Луи-Филипп, как и его отец, объявил себя ее сторонником, вступил в Национальную гвардию и клуб якобинцев. В чине генерал-лейтенанта он участвовал в сражениях при Вальми, Жемаппе и Неервиндене, проявив хорошие способности к военному делу и храбрость. В 1792 г. он отказался от своего титула и по примеру отца принял имя «гражданин Эгалитэ». После того, как Конвент издал закон об изгнании Бурбонов, для обоих Эгалитэ было сделано исключение. Однако когда генерал Дюмурье, адъютантом которого служил Луи-Филипп, перешел на сторону австрийцев после поражения при Неервиндене, будущий король французов, не разделявший политических взглядов якобинцев и опасавшийся за свою жизнь, был вынужден бежать за границу. Но в отличие от других эмигрантов он не стал бороться против Республики. Отец Луи-Филиппа был казнен якобинцами в ноябре 1793 г. по обвинению в организации заговора с целью захвата власти.

К этому времени Луи-Филипп во многом образумился, избавившись от многих прежних революционных иллюзий. Он тяжело воспринял казнь Людовика XVI, оценив ее как проявление революционного насилия, но не как акт исполнения законного правосудия. Еще тяжелее для него было узнать, что за казнь короля проголосовал его отец, в своем желании не отстать от стремительного развития революции договорившийся в Конвенте до того, что заявил: он сын кучера, а вовсе не герцога Орлеанского. Недостойное поведение отца глубоко травмировало душу юного Луи-Филиппа. В феврале 1793 г. он написал отцу очень жесткое письмо, не подозревая, что больше никогда его не увидит.

Под именем Шабо-Латура Луи-Филипп вместе с сестрой Аделаидой и мадам де Жанлис поселился в Швейцарии, в Рейхенау. Как писал В. Гюго, «этот наследник самых богатых королевских поместий Франции продал свою старую лошадь, чтобы не умереть с голоду. В Рейхенау в частном коллеже он давал уроки математики, а Аделаида занималась вязаньем и шитьем»[65]. Здесь же Луи-Филипп узнал о гибели отца. С этого момента он стал главой Дома Орлеанов и носителем титула герцога Орлеанского, о чем, разумеется, предпочитал помалкивать, так как швейцарцы симпатизировали французским революционерам.

Совершив путешествие по северо-западной Германии и Скандинавии и проведя несколько лет в Америке, в 1800 г. Луи-Филипп переехал в Англию, где обосновался в деревне Твикенгэм близ Лондона. Здесь произошло его примирение со старшей ветвью Бурбонов, после того как он подписал декларацию покорности Людовику XVIII как своему законному государю. С этих пор с ним обращались как с принцем, хотя и относились с недоверием, тем более что он не принимал никакого участия в интригах роялистов против французского правительства. В 1809 г. Луи-Филипп отправился на Сицилию, где познакомился с дочерью короля Фердинанда Неаполитанского Марией-Амелией, приходившейся племянницей казненной королеве Марии-Антуанетте. 25 ноября 1809 г. в Палермо состоялось их бракосочетание. 3 сентября 1810 г. Мария-Амелия подарила мужу наследника, получившего, в соответствии с давней традицией Орлеанского дома, титул герцога Шартрского. Впоследствии она родила еще четырех сыновей и трех дочерей[66].

В 1810 г. Луи-Филипп отправился в Испанию, где намеревался принять участие в борьбе против Наполеона, мечтая получить испанскую корону; однако этой мечте не суждено было сбыться, как, впрочем, и его планам о короне Ионических островов.

Великий князь Николай Павлович, как и Луи-Филипп, тоже начинал как военный. Только в отличие от Луи-Филиппа он до конца своих дней сохранил пиетет перед всем армейским. Если Луи-Филипп прошел через войну и армию в молодости, после чего весь воинственный задор у него иссяк, то для Николая это стало главным вектором его жизни и судьбы.

Великих князей, как и детей большинства дворян в России, было принято с колыбели записывать в армию. Николай Павлович при рождении был произведен в полковники и назначен шефом лейб-гвардии Конного полка с обычным для данной должности жалованием в 1105 рублей в год. В мае 1800 г. он стал шефом еще и лейб-гвардии Измайловского полка и с тех пор с особым удовольствием носил измайловские мундиры. В 1814 г. император Александр разрешил младшим братьям присоединиться к русскому победоносному войску с условием, что участия в боевых действиях они принимать не будут. Во время своего первого пребывания в Париже Николай имел случай познакомиться с герцогом Орлеанским. Эта встреча не прошла бесследно для великого князя: он был свидетелем семейного счастья герцога, и эта отрадная картина глубоко запала в его душу.