Другая женщина - Светлана Розенфельд

Дуреха так дуреха. Такой уж родилась, ничего страшного, хотя пора бы поумнеть. Это была верная мысль, хотя на следующий сабантуй она все-таки не осталась. «Пойду прогуляюсь, скоро отъезд», – малодушно решила правильная девочка, натянула куртку и вязаную шапочку, ноги в резиновых сапогах утеплила шерстяными носками и пошла. Сентябрь заканчивался, в воздухе пахло прелыми листьями и почти морозной свежестью – к ночи начинались предзимние заморозки. Ира шла по абсолютно пустынной и темной улице, освещаемой лишь редкими фонарями. Ни одно окно не светилось – в десять вечера деревня спала и видела, наверно, третьи сны.

Неожиданно в полусумраке обозначилась мужская фигура, не спеша движущаяся ей навстречу. Ира испугалась, вспомнила, что в этой деревне случаются иногда кровавые драки, причин которых приезжие не знали. Местные же на вопросы любопытных отвечали коротко: из-за баб. Ну вот, она и идет одна-одинешенька, не баба, но что-то вроде. И что теперь будет? Она хотела побежать обратно, но передумала, все равно догонит, если захочет. Она передумала и пошла навстречу своей судьбе. Вот именно: навстречу своей судьбе.

Никакой это оказался не бандит, не пьяный хулиган, а вполне себе приличный юноша из той самой компании, что веселилась сейчас в библиотечном бараке. Юноша был обыкновенный, среднего роста, с невыразительным, немного курносым лицом, на которое упрямая, трудно укротимая интеллигентность наложила свой не всегда уместный отпечаток. Кто сказал, что интеллигентность лица – хороший признак? Отнюдь. Интеллигентные лица нередко подводят своих обладателей, отправляя их в разряд слабаков и зануд, не стоящих внимания простых, сильных и уверенных в себе граждан, которых на свете, слава богу, много больше, чем этих хлюпиков.

Как бы там ни было, юноша обладал непримечательным интеллигентным лицом, и, более того, Ира успела уже выделить его из общей молодежной компании, потому что он хоть и пил вместе со всеми, и танцевал, и даже подпевал, если случалось пение, но не балагурил, не кривлялся, не привлекал к себе внимание скабрезными шуточками – короче говоря, держался скромно, а скромность, как известно, украшает человека. Поэтому она обрадовалась не только тому, что избежала опасности, но и тому, что встретила симпатичного человека.

– О! – сказал он, улыбаясь. – Кажется, эта девушка из местной библиотеки. Гуляешь?

– Ага, – ответила Ира. – Ты вроде тоже оттуда? Тоже гуляешь?

– Гуляю.

Разговор получался настолько интересный, что впору было заговорить о погоде. Ира и заговорила:

– Как холодно, да? По-моему, уже мороз.

– Точно, мороз, – в голосе парня появилась скука. – А что же ты мерзнешь здесь, а не греешься в теплой культурной компании?

– Да так. А ты почему?

– Тоже да так.

Дальше последовала пауза.

– Смотри, – злясь, что продолжает этот никчемный разговор, сказала Ира, – лужи замерзли.

Она подошла к краю лужи и ударила пяткой сапога. На замерзшей поверхности образовалась белая сахарная лунка, от которой побежали в стороны концентрические круги.

– Мороз, наверно, сильный, – упорно развивала тему Ира. – До дна промерзло.

– Нет, не до дна. Это ты с краю бьешь, где мелко. А в середине только тонкая корочка.

Ира подбежала к середине лужи и ударила пяткой. Сильно ударила, от злости. Тонкая поверхность льда с хрустом лопнула, и мутная грязная вода вырвалась наружу фонтаном, забрызгав подошедшего некстати юношу с головы до ног.

– Ой! – вскричала Ира. – Ой, извини, я не хотела, честное слово.

Он раздраженно сбивал капли с куртки, старательно, демонстративно. И вдруг улыбнулся.

– Да ладно. Куртка грязнущая, все равно стирать. А ты говоришь – мороз. Это только цветочки. Зима пугает, а мы не боимся, – и всей ступней пнул обманчивую лужу.

Что там куртка?! У Иры и лицо покрылось серыми холодными пятнами.

– Ты не поверишь, – засмеялся он, – но я тоже не хотел. Чего-то взбрело в голову.

– И мне взбрело.

Они, как дети, запрыгали по льду, а потом по воде, разбрасывая острые льдинки, разбрызгивая жидкую муть во все стороны и смеясь. В общем, что-то взбрело. И тут случилось это.

Ира видела такое в кино. Вот резвятся невинно девушка и юноша, возятся, смеются. Потом один из них – например – стирает с рукава девчонки грязное пятно от воды из полузамерзшей лужи; другая – например – промокает пальчиком каплю на его носу. И вдруг… Да, так бывает в кино. Два совершенно невинно резвящихся человека одновременно каменеют, стоят неподвижно и смотрят друг другу в глаза. А там, в глазах, происходит какое-то мгновенное движение, как будто загорается неисправный светофор – одновременно красный и зеленый свет. Красный говорит: «Стоп», зеленый кричит: «Вперед» – и побеждает. Два человека на некоторое время замирают, но глаза их дают сигнал, что шутки кончились и сейчас произойдет нечто, чему они не смогут противиться. И они бросаются навстречу друг другу, еще ничего не осознавая, но уже целуются долго и пылко, как будто ждали и не могли дождаться этого момента. Ира, впрочем, по неопытности сначала сжимала губы и упиралась кулаками в его грудь, но юноша быстро выправил положение, а она, отличница, моментально все усвоила, и губы раскрыла, и руку забросила ему за шею, и это длилось, казалось, бесконечно. Он первым отпрянул, стер с лица мученическую гримасу и хрипло спросил:

– Как тебя зовут?

– Ира.

– А я Вовочка из анекдота, – он хотел пошутить, но не вышло. – В общем, Владимир.

– Володя, – шепотом повторила она.

Он взял ее за руку.

– Пошли.

И они пошли по длинной полутемной улице, которая давно спала беспробудным сном и не подозревала, что на ее покрытой замерзающими лужами земле начинается чья-то, никем не предсказанная судьба. Потом дома кончились, и перед их глазами обозначился уродливый силуэт какого-то строения. Владимир толкнул дверь, и они оказались в просторном помещении, на три четверти забитом сеном. Никто их не понукал, не давал советов, не толкал вперед и не останавливал. Молча, держась за руки, они полезли наверх, тут же соскользнули вниз, расцепили руки и снова начали карабкаться, но скользкое сено сталкивало их обратно. Это было смешно, но они не смеялись, а тихо злились, пока он наконец не разбежался, преодолел с разбегу сопротивление, а потом, уже сверху, подал ей руку.

Сено, конечно, кололось, шуршало и пахло самим собой – ничего нового, хотя, вообще говоря, влюбленным такая экзотика нравится. Но они не были влюбленными, им было все равно, они просто делали то, что должно было произойти в данный момент. Как в кино. И когда это произошло, Ира наконец очнулась. Ей было больно и противно. Ей было мерзко и от того, как это осуществлялось, и оттого, что она, правильная семнадцатилетняя девочка, могла себе такое позволить. Мелькнул в памяти образ Катьки, смелой, отчаянной, целеустремленной Катьки, но от этой памяти стало совсем муторно. Катька была здесь ни при чем.