Провокатор - Д. Н. Замполит

упустят такой шанс и постараются взять преподавание – и если не прямое руководство, то консультативное направление в грядущих рабочих обществах – в свои руки. По ходу дела мы работали и над «списком террористов», начиная с уже завербованного полицией Азефа. Я понемногу вспоминал и остальных – Гершуни, Каляева, Дору Бриллиант, Абрама Гоца, Егора Созонова, Лейбу Сикорского, Богрова…

В какой-то момент Зубатов спросил:

– Как, по-вашему, Михаил Дмитриевич, почему среди революционеров так много евреев?

– «Репрессии без реформ», все тот же самый принцип, самая подавленная группа населения с минимальными возможностями для самореализации, – и я сделал попытку изложить свое видение проблемы, приведя аналогию с паровым котлом. – Если в котле повышать давление и при этом закручивать клапана, то пар прорвется в самом слабом месте, а то и разорвет котел на клочки. Евреи живут под социальным и религиозным гнетом, их очень удобно делать козлами отпущения, и при этом они ограничены и чертой оседлости, и рядом других установлений, мешающих самореализации.

– Но, помилуйте, банкиры, врачи, музыканты? В конце концов почти вся торговля в Одессе, крупнейшем порту империи, – удивился шеф охранки.

– Да, но это небольшой процент. И даже они живут в постоянном ожидании того, что им ткнут в нос происхождением. Оттого их и выдавливают либо в эмиграцию, либо туда, где они легко становятся заметными фигурами и даже лидерами – в подполье. Евреи поголовно грамотны, имеют какое-никакое образование и воспитанную веками взаимовыручку и потому заметно выделяются в революционном движении.

Я сделал паузу, вздохнул, переложил пару листов, соображая, не рано ли запускать пробный шар, но потом решил, что я ничего не теряю, и рассказал Зубатову про сионизм. Про то, что вот прямо сейчас, в конце XIX века, происходит оформление еврейского политического движения за создание национального очага в Палестине. Про то, что туда едут молодые люди, чтобы работать на земле, про Теодора Герцля и Сионистский конгресс в Швейцарии (вот черт, совсем не помню, когда его провели, но в конце века точно) и что есть смысл это движение поддержать. И в России напряжение снизится, да и Османской империи, в чьем владении нынче Палестина, лишняя проблема не помешает. Тем паче что иудаизм – очень замкнутая конфессия, и гораздо легче увлечь их чисто еврейским проектом, нежели втягивать в общероссийское движение.

Зубатов воспринял информацию несколько скептически, но потом все-таки навел справки о сионистах, о чем и сообщил в одну из наших встреч.

* * *

По скользким ноябрьским тротуарам, кое-где посыпанным песочком, но кое-где и солью (ага, проблеме побольше ста лет), я доковылял до Гранатного, благо недобрый ветер со снегом дул в спину. Кожаный портфель заметно оттягивал руку, в нем, кроме моего инженерного хозяйства, лежало несколько библиотечных томов. «Детство Темы» и «Гимназисты» Гарина-Михайловского, «Воспоминания» Дебогория-Мокриевича и выданная мне под большим секретом книжка Кропоткина «Хлеб и воля», вернее, «Завоевание хлеба», как она называлась на французском. Взял я ее, чтобы не огорчать Михаила Белевского, ну и посмотреть, смогу ли я что-нибудь понять из французского текста. Руку мне оттянуло знатно, портфель, невзирая на тонкую бумагу и коленкоровые переплеты книг, весил чуть ли не полпуда, я еще подумал, что хорошо бы найти толкового скорняка и заказать ему пару-тройку изделий, вроде кожаной барсетки с ремнем через плечо.

«Четверг» у Белевских был в разгаре – присутствовало человек двадцать молодежи, но обычного шумства не было, поскольку днем ранее прибыл Семен Аркадьевич и ожидался его «выход к народу». Почти сразу Наташа подвела ко мне незнакомого молодого человек, не то студента, не то гимназиста, с вихрастыми волосами над высоким лбом и едва-едва пробивающейся растительностью над верхней губой. Но взгляд у парня был неожиданно твердый и уверенный.

– Вот, Михаил Дмитриевич, познакомьтесь, это Боря, мой друг детства, я ему много о вас рассказывала.

– Очень приятно, инженер Скамов, Михаил Дмитриевич, – я протянул руку для пожатия.

– Взаимно, студент-юрист Савинков, Борис Викторович.

Осень 1897 года

Вот это номер! Сам Савинков, будущий глава Боевой организации Партии социалистов-революционеров! Писатель, террорист, министр Временного правительства – по сути, первая историческая личность на моем пути, если не считать Зубатова! Мало сказать, что я был огорошен, поначалу я даже не принимал участия в общем разговоре, хотя был чем-то вроде гвоздя программы – большинство пришли послушать и поглазеть на «американского инженера».

Двери из библиотеки в гостиную были распахнуты, принесены еще стулья и кресла, на них расположились восемь-девять барышень в платьях с рукавами-буфами по текущей моде. Вокруг них вилась дюжина молодых людей, все больше студентов и гимназистов, и пара-тройка мужчин постарше, один даже в тужурке инженера-путейца. Это были знакомые и знакомые знакомых младших Белевских, принадлежавшие по преимуществу к «прогрессивной молодежи».

Чтобы прийти в себя от радости нежданной встречи с Савинковым, я двинулся в гостиную, где на обширном дубовом столе под белой скатертью стоял графин с водой. Пока некий молодой человек в студенческом мундире выдал речь о демократии, за образец которой он считал САСШ, я успел выцедить стакан. Федеральное устройство и всеобщие выборы вызвали решительное одобрение присутствующих, студент даже пару раз сорвал аплодисменты. Правда, хлопали ему все больше девушки, ради которых он, видимо, и витийствовал.

Оратор перешел к разделению властей, все чаще поглядывая на меня искоса, вероятно, ожидая моего выступления в поддержку. Реноме себе я за прошедшие встречи составил без малого социалистическое, так что ожидания эти были небезосновательны. Но мне подумалось сыграть от противного и после пары реплик-возражений я, ухватив паузу, выдал полноценную политинформацию о том, как устроена демократия в Штатах. Со всеми ее подкупами на выборах, с дикой коррупцией в полиции, с откровенной дискриминацией даже по отношению к белым. Да-да, к белым – ирландцев в Америке гнобили и продолжают гнобить, таблички No Irish need apply проживут еще лет десять. Собравшиеся буквально открыли рот, а я добавил про истребление индейцев, самозахваты, невозможность отличить шерифа от бандита на Диком Западе – в конце концов, фильмы про индейцев и ковбойцев мы все смотрели, Гойко Митича помним с детства. А войны за ресурсы, которые вели частные компании, нанимая по сотне-другой головорезов, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Не то что в сонной Европе, но даже и в российской Сибири было невозможно представить, что разнимать «спор хозяйствующих субъектов» приходилось кавалерийскому полку с пушками.

Сеанс черной магии с последующим разоблачением я счел удавшимся, даже слишком – все время, пока я держал спич, Наташа не сводила с меня глаз.

Закруглить я попытался пассажем про молодой американский империализм, про «Доктрину