Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

Однажды она упрекнула:

– В этом месяце и до его половины не дотянем. А твой табак сколько стоит?

Майор бросил курить в этот же день. В следующие он посерел, исчез аппетит, Ефимыч похудел и замогильно замолк. К концу недели жена и сын стали его просить снова закурить, но старый солдат еще день стоял в своем окопе.

Елизавета Федоровна часто жаловалась на судьбу, майор Деникин – никогда. Он жил с православным самоотвержением, будто перед последней атакой. Антон всегда был на стороне отца, так же понимая их нужду естественным промыслом Божьим.

Конечно, неприятно Антону было, когда рассматривали его мундирчик, выкроенный из старого отцовского сюртука. Карандаши у него ломались, были не «фаберовские», как у других. Нельзя купаться в красивой купальне на Висле, вход туда стоил целых три копейки. А зимой Антон мечтал о коньках. Но он твердо знал: выйду в офицеры – будет шикарный мундир, и не то что коньки – верховая лошадь!

* * *

До девяти лет Антон учился в двух классах начальной школы. Городок вокруг, насчитывающий тысяч двадцать населения, около половины которого составляли местечковые евреи, жил тишайше. Никакие общественные ураганы и бурные культурные начинания ему не грозили. Во Влоцлавске даже не было городской библиотеки, и газеты выписывали немногие. Правда, имелся театр, в котором иногда выступали заезжие труппы.

Значительным происшествием явилась поимка «социалиста». В течение нескольких дней двое жандармов на допросы к начальству из кутузки по улицам его водили, как и слона, всякий раз их конвоировала толпа мальчишек. Сильный эффект вызвало также, что провалился потолок в доме богатого купца, придавив хозяина. Полгорода, включая и незнакомых, ходило навещать больного, посмотреть на тот потолок, в том числе Антон Деникин. Повезло и его Пекарской улице. Директор находящегося на ней банка, захватив крупные суммы, сбежал за границу. Тут несколько дней нельзя было пройти из-за нахлынувших влоцлавчан.

Неподдельно ярким событием в это время стал проезд и остановка на вокзале государя императора. Александр II через Александр-пограничный возвращался из-за рубежа. Царский поезд должен был остановиться во Влоцлавске на десять минут. Встретить государя городское начальство пригласило лишь нескольких выдающихся жителей. Среди них – И. Е. Деникина.

Майор решил взять на высочайшую встречу сына. Антон, по отцову примеру, мистически поклонявшийся монарху, был вне себя от счастья. Мать, не вставая из-за машинки день и ночь, сшила ему плисовые штаны и шелковую рубашку. Отец до огненного сияния выдраил орлы на пуговицах своего парадного мундира.

На вокзале Антон увидел, что тут он – единственный из детей… Сердце его почти замерло.

Подошел поезд государя, плавно остановился. Усатый, с красивыми бакенбардами – белый крест офицерского Георгия на груди, – император подошел к открытому окну вагона, стал приветливо беседовать со встречавшими. Майор Деникин застыл с поднятой к козырьку рукой. Антон, затаив дыхание, не отрывал взгляда от государя…

Когда царский поезд отошел, один из господ на перроне осведомился у Деникина-старшего:

– Что это, Иван Ефимович, сынишка ваш непочтителен к государю? Так шапки и не снимал.

Майор ошеломился, заполыхал ярче своих мундирных пуговиц. Антон будто б грянул оземь с ангельских крыл, такое чувство несчастья он ощутил впервые в жизни. А главное, придется помалкивать перед ребятами: узнают, что от восторга шапку забыл снять, жестоко засмеют.

Вскоре убили императора. Студент-поляк Гриневицкий бросил в Петербурге в его карету бомбу… Православные церкви Влоцлавска были переполнены молящимися. В доме, где жили Деникины, в русских семьях города плакали.

Сын русского и польки Антон Деникин говорил на двух этих языках, обращаясь на каждом в отдельности к отцу и матери, плохо знавшей русский. Воспитывался же строго в русскости и православии. Иван Ефимович глубоко веровал и водил сына в церковь сызмальства, не пропуская служб. Костел Антон иногда посещал с матерью по своему желанию.

В Великую Субботу под Пасху ксендзы и полковые батюшки обходили дома горожан для освящения на разговление столов. Деникины приглашали к себе и ксендза, и отца Елисея. Православный батюшка к такой странности относился благодушно, но ксендзы иногда отказывались служить. Елизавета Федоровна горевала, Ефимыч гневался.

Все это вылилось в скандал, когда однажды Елизавета Федоровна вернулась из костела заплаканная, в крайнем потрясении. Она долго отказывалась отвечать на расспросы мужа. Потом рассказала, что ксендз на исповеди не дал ей отпущения грехов и не допустил к причастию. Он потребовал, чтобы впредь она тайно воспитывала сына в католичестве и польскости.

Иван Ефимович сильно выругался и двинулся к ксендзу. Деникин объяснился с ним до полного католического расстройства. Ксендз взмолился не губить его. Такая «попытка к совращению» могла кончиться для польского священника ссылкой в Сибирь. На такую огласку майор, конечно, не пошел.

После этого Антон сам решил никогда не ходить в костел. Он и раньше бывал там лишь из-за любви к маме, но богослужение в импозантном, высоченном костеле больше воспринимал интересным зрелищем. В русской убогой полковой церквушке Антон чувствовал родное. Да девятилетний мальчик и был в ней далеко не последним прихожанином. Антон с воодушевлением прислуживал в алтаре, звонил в колокола, пел на клиросе, потом ему на службах доверили читать «Шестипсалмие» и «Апостола».

Антон веровал со всей чистотой. Как-то в школе его оставили за провинность после уроков на час в классе. За это еще должны были «пилить» дома, и он встал на колени перед висевшей тут иконой с молитвой:

– Боженька, дай, чтобы меня отпустили домой!

Когда он поднялся, открылась дверь и заглянувший учитель вдруг сказал:

– Деникин Антон, можешь идти домой…

Много Антон молился по разным поводам. Понимал, что надо нести наказание за грехи, но предпочитал порку вместо «пилки». Тогда он призывал:

– Господи, дай, чтобы меня лучше посекли – только не очень больно, – но не пилили!

Да почему-то чаще ему доставались материнские нотации.

Русско-польские отношения обострялись из-за нелепой русификации, наглядной и в школьном быте. Например, ксендз обязан был в реальном училище, где позже учился Антон, польским ученикам преподавать Закон Божий на русском. Польский язык был предметом необязательным, неэкзаменационным, преподавали его также на Русском. На польском в училищных стенах и ограде, на Ученических квартирах строжайше запрещалось говорить.

Против подобных несуразиц восставал даже варшавский генерал-губернатор Гурко, герой русско-турецкой войны, считавшийся поляками «гонителем польскости». Другое дело, что такие выверты жизни мало касались: ксендз на уроках лишь для виду бросал несколько русских фраз, польские ученики никогда не говорили между собой по-русски.

Болезненно переживая такое мальчиком, подростком, по которому это рикошетило, на склоне жизни в своих воспоминаниях А. И. Деникин отмечал: