Это было на фронте - Николай Васильевич Второв

войне за любую фальшь, за ошибку расплата одна — кровь и жизни людские…

Чуть позже Шестаков собрал конспект, брошюры Ленина, все сложил на полке в аккуратную стопку. За стопкой книг спрятанный на день стоял будильник. Шестаков сверил его по карманным часам — точно. Стал надевать шинель. Прикидывал в уме, что скажет командиру дивизиона, если тот вернулся с наблюдательного пункта. Кое-что все же сделано. Повзводно налажены политзанятия, боевые листки в батареях выпущены, пополнение разместили. С кухнями уладилось. В дивизию надо идти: двух взводных и фельдшера просить. По телефону обещали прислать, но уже неделя прошла. Если фельдшера на днях не пришлют, то надо самому о походной бане позаботиться.

Шестаков вышел из землянки. Пришлось спуститься в траншею: накануне прилетали вражеские самолеты-разведчики, и всему личному составу опять было сделано строгое напоминание — днем по открытой местности передвигаться только по траншеям. Лишь за землянками третьей батареи, где начиналась полоса кустарника, тянувшаяся вдоль позиций дивизиона, Шестаков вылез из хода сообщения и направился по тропинке к штабу. Прямо в лицо дул северный ветер. Небо впереди, над оврагом, и еще дальше, над лесистой высотой, все плотнее затягивалось белесыми облаками. Но хотя день был холодный и пасмурный, в воздухе чувствовалась влага, и в ней задышали запахи надвигающейся весны. Стоит перемениться ветру, и весна вступит в свои права.

У штабной землянки вразвалочку прогуливался часовой. Вид независимый, винтовка под мышкой, как дробовик у охотника. Значит, командира дивизиона в штабе нет. Если бы он там был, часовой стоял бы как гвоздь, винтовка у ноги. Это Шестаков знал и, не заходя в штаб, пошел в землянку Костромина.

Капитан сидел в шинели за столом, шапка на затылке, что-то чертил на листе бумаги и объяснял трем бойцам, тесно, плечом к плечу склонившимся над чертежом.

— Присаживайтесь на топчан, товарищ старший лейтенант, я сейчас, — сказал капитан, не здороваясь (они мельком виделись утром), и опять к бойцам: — Так размеры запомнили? Каркасы сделать прочно. Брезент натяните туго и покрасьте черным, сажей, что ли.

— А кресты намалевать? — спросил один из бойцов.

— Малюйте. Будут, как заводские. — Капитан взглянул на часы, сдвинул шапку на лоб. Сказал: — Сейчас шестнадцать тридцать. В Двадцать ноль-ноль чтоб шесть штук были готовы. Доложите мне. Материалы у старшины. Все.

Бойцы ушли.

— Плотники и столяры, — подмигнул капитан, повернувшись вместе со стулом к Шестакову. — Пошли макеты танков мастерить.

— Так стрельбу разрешили? — спросил Шестаков, догадавшись о причине веселого настроения командира дивизиона.

— Разрешили наконец-то. И на снаряды не поскупились. Вот только район стрельб далековат. Но ничего. Орудия вывезем ночью. Вы побудьте тут. Все командиры батарей и взводные останутся тоже на своих местах. Возьмем только три орудия, по одному с батареи. А расчеты должны отстреляться все. По очереди. На моем наблюдательном пункте будет находиться комбат один. Понимаете, в случае чего эти три орудия немедленно должны вернуться на огневые.

Капитан закурил, энергично чиркнул зажигалкой. Заправил под шапку выбившуюся прядь светлых волос, спросил, щурясь от дыма:

— Ну, а у вас что нового?

— Да особенного ничего. Надо бы мне по делам в дивизию сходить.

— После стрельб. Сейчас нельзя, — сказал Костромин. И опросил опять: — А вообще-то как работается? Как настроение людей?

— Настроение бойцов неплохое. Вообще. А в частности стараюсь вникать. Трудные они иногда, эти частности…

И Шестаков коротко рассказал о Крючкове, умолчав, однако, о том, что тот сам себе подстроил штрафной. Капитан выслушал рассеянно, думая о предстоящих стрельбах. Взглянув на часы, спросил:

— Даже если окажется, что Крючков о себе не врал, что он действительно был офицером, ну и что тогда?

— Как что? Надо хлопотать о возвращении ему офицерского звания.

Капитан весело рассмеялся.

— Изумительный вы человек, Алексей Иванович! Ну кто, кроме вас, мог бы прийти к такому решению? Крючков в дивизионе без году неделя, грубит командиру батареи, даже вам, глушит спирт, а вы ему — чин офицера! Да этого Крючкова в ежовых рукавицах держать надо.

— По-видимому, уже держали, — тихо сказал Шестаков. — Но после всего, разжалования и штрафного, сержант хранил в вещмешке свою офицерскую форму… И я верю: не ради хвастовства только. Может, несколько дней назад, расставаясь с формой, он расстался со своей мечтой? И художества его, может, оттого, что он не на своем месте?

— Не знаю, не знаю, — проговорил капитан, загасив о каблук папиросу и опять взглянув на часы. Он торопился. Целую неделю он добивался разрешения на стрельбу по макетам танков. Снять даже два-три орудия с позиций — на это начальство шло неохотно. Но разрешение получено, и капитан был доволен. Хорошее настроение — вещь чудесная, но оно иногда делает человека чуточку прямолинейным, склонным к скорым решениям и поспешным выводам. Именно поэтому дружеским и полушутливым тоном капитан сказал своему заместителю:

— С Крючковым этим что-то у вас не то, товарищ старший лейтенант. Переутонченно как-то. Не обижайтесь: по-штатски. Психологизм на фронте, как бы это сказать…

Капитан сделал паузу, подыскивая нужное слово. Но так и не нашел его — вернее, забыл закончить свою мысль. Шестаков, этот пожилой, штатской внешности человек, который старался не проронить слова, когда речь шла о «чистой» артиллерии, вдруг преобразился. Морщины на лбу сломались, стянулись к переносью. В сузившихся глазах мелькнул колючий огонек. Резко поднявшись с топчана, Шестаков проговорил:

— Не психологизм, а психология нашего человека, бойца. Пушки и фронт — это тоже для людей, ради их будущего… Вам теперь некогда, я зайду после.

И ушел, без стука прикрыв дверь. Капитан встал со стула. Глядя на дверь, поправил шапку. «Ого! — подумал он. — Вот это разговор. И, видно, будет продолжение». Подумал без всякой обиды на своего заместителя, скорее с досадой на себя. «Не надо было коситься на часы, сказать бы просто, что тороплюсь в район стрельб. А то поучать вздумал походя. Нехорошо!»

Вошел Громов, доложил, что разведчики и радист ждут в штабе. Капитан пристегнул к ремню полевую сумку, вышел за Громовым из землянки.

7

В два часа ночи три орудийных расчета были подняты по тревоге. В темноте, по намеченному заранее маршруту, машины вывезли орудия в район стрельб. До рассвета были закончены земляные работы. Хотя в этом районе мирных жителей не было, капитан все же выслал с юга и с севера по наблюдателю с красными флажками. Метрах в семистах перед орудиями тянулось болото с порослью чахлых березок, с сухим камышом. Удобное место: если снаряд пойдет выше, он плюхнется в болото. Ближе к орудиям было ровное поле с редкими кочками.