Долгий, крепкий сон - Эйлет Уолдман

Казалось, ей очень неловко задавать подобные вопросы незнакомому человеку, но отступать она не желала.

— Вы дали ей денег?

— Нет. Она не спрашивала у меня совета и ничего мне не говорила. Она даже денег с меня не взяла. Я собиралась заплатить ей сегодня.

Я чувствовала себя виноватой в том, что умолчала о Йосе. Все равно что солгала Симе. До рождения детей я знала только, что значит быть дочерью. Неудивительно, что в любой ситуации я ставила себя на место ребенка. Но с появлением на свет Руби я переметнулась в противоположный лагерь: «Родители всегда правы, а даже если и неправы, их все равно нужно слушаться». Но эта конкретная ситуация выходила за рамки обычного конфликта отцов и детей. Свадьба без согласия ребенка казалась, по крайней мере, мне, каким-то варварством. Родители Фрэйдл будто продавали девушку с аукциона тому, кто даст за нее большую цену. А ее теоретическое право отвергнуть жениха не имело никакого практического значения. И вполне понятно, если она все-таки решила искать убежища в объятиях этого загадочного израильтянина, Йоси. Я на ее месте поступила бы точно так же. И я не собиралась выдавать ее родителям, от которых она сбежала.

— Может быть, она звонила кому-нибудь с вашего домашнего телефона? Или с кем-то встречалась? — не успокаивалась мать.

— Простите, ничем не могу вам помочь, — твердо сказала я.

Лгать ей в лицо оказалось трудно, поэтому я просто решила уйти от ответа. И тут же шевельнулась совесть. Бедная женщина в смятении, да и я бы чувствовала себя не лучше, уйди Руби из дома.

Тут мне пришло в голову, что я вполне могла бы найти этого Йосю и попросить его отвести меня к Фрэйдл или передать ей записку. Тогда я уговорила бы ее позвонить родителям и дать знать, что с ней все в порядке.

— Знаете что, — предложила я, — может, вы позволите мне поспрашивать в квартале, не видел ли кто вашей девочки или не слышал ли что-нибудь о ней? Если что-то узнаю, я вам сообщу.

Сима задержала на мне взгляд, возможно, почувствовав, что я недоговариваю. В конце концов она решилась:

— Ладно. Поспрашивайте.

Она выдернула листок из блокнота, лежавшего на столе, и написала свой телефон.

— Миссис Финкельштейн…

Она посмотрела на меня.

— Да? Вы что-то вспомнили?

— Нет, ничего. Просто хотела спросить: вы звонили в полицию? Там уже знают, что ваша девочка исчезла? Вы должны написать заявление о пропаже ребенка, тогда они станут ее искать.

— Нет! Никакой полиции! — раздался вопль. Я испуганно подпрыгнула вместе с матерью Фрэйдл и остальными женщинами и повернулась к источнику звуковой атаки. В дверях стоял ребе Финкельштейн. — Это наше семейное дело! — кричал он, тыча в меня дрожащим пальцем. — Нам не нужна помощь от этой вашей полиции!

— Ну хорошо. Решать вам. Но если вы и впрямь хотите найти вашу дочь…

— Наша дочь вас больше не касается. Спасибо за помощь. Можете идти.

Пораженная грубостью, я уставилась на него.

— Начнем с того, что сюда я пришла не по своей инициативе, — напомнила я. — Это вы попросили Сару привести меня.

Женщины нервно переглядывались. Наверное, им никогда раньше не приходилось слышать, чтобы женщина разговаривала так с их грозным ребе. Я вскочила и вылетела в соседнюю комнату. Попрощавшись с миссис Танненбаум, которая тихонько вручила мне спящего Исаака, я направилась через кухню к выходу. В дверях, загораживая проход, стоял ребе Финкельштейн.

— Разрешите пройти, — сказала я.

Он отодвинулся. Я быстрым шагом прошла в прихожую и усадила Исаака в коляску. Один из присутствующих, молча наблюдавших за моим уходом, высокий широкоплечий парень лет восемнадцати, с гладкими щеками и подбородком, которые пока еще явно не нуждались в услугах бритвы, открыл мне дверь.

— Спасибо, — поблагодарила я.

В ответ он густо покраснел.

По дороге домой я немного остыла, и к тому моменту, когда я поднимала коляску по лестнице на крыльцо, мне уже не хотелось стукнуть ребе по голове окороком из супермаркета «Бекон и ветчина». Я изо всех сил пыталась представить себя на его месте. Что, если бы из дома сбежала Руби? Разве я не сходила бы с ума от беспокойства? Разве я не была бы готова разорвать на клочки любого, кто мог оказаться к этому причастен? В джинсах и футболке с Мадонной, я, наверное, показалась ребе Финкельштейну воплощением всех зол современного Лос-Анджелеса. Если бы он только знал, насколько непривлекательной, должно быть, показалась моя жизнь Фрэйдл. Да, я могу носить все, что угодно, и выходить замуж, за кого хочу, зато, когда наступают тяжелые времена, становится ясно, что я — просто усталая женщина с двумя детьми, в нелепой старой одежде и замужем за человеком-невидимкой. Прямая противоположность Симе. Почему мы такие разные? Основная разница между матерью Фрэйдл и мной заключается в том, что она растила своих детей с помощью целой толпы друзей и родственников, которые в тяжелую минуту тут же оказывались у нее на кухне, чтобы посочувствовать и поддержать. Мне же приходится полагаться главным образом на себя.

Я плюхнула Исаака в детский манеж и притащила туда корзину с целой кучей резиновых колец и игрушек.

— Поиграй немного сам, хорошо? Маме нужно провести маленькое расследование.

Но как искать этого израильтянина по имени Йося? Единственный мой знакомый израильтянин — внучатый племянник моего отца, Амос, который жил в Хьюстоне и водил грузовик с мороженым. Я уже собралась звонить ему, как вдруг вспомнила, что моя лучшая подруга Стэйси считает себя экспертом во всем, что касается жизни Лос-Анджелеса. Может, начать с нее? Хуже от этого явно не будет.

Стэйси — одна из тех легендарных работающих матерей, которые умудряются привезти домой окорок и поджарить его на сковородке, не снимая дорогих туфель от Маноло Бланика. Она — уполномоченный представитель агентства Международной Ассоциации Деятелей Искусства, самого престижного агентства по поиску и продвижению талантов в Голливуде. Ее сын учится в начальной школе и не только играет в регби, как каждый второй ребенок в США, но еще и вундеркинд-математик, создает сложные тригонометрические программы на домашнем компьютере просто ради развлечения. Вдобавок сама Стэйси просто неотразима. Ее светлые волосы всегда идеально уложены по самой последней моде, а ногти отполированы и накрашены, могу поспорить, такой же жидкокристаллической субстанцией, которой покрывают поверхность космических шаттлов. Мне уже и не припомнить, как мы стали лучшими подругами. Она вся такая идеальная, что по сравнению с ней я просто немытая бродяжка, прожившая целый год в подвале фабрики по производству пончиков и одетая в черный мешок для мусора на голое тело. Но я ее люблю.

— Офис Стэйси Холлэнд, — раздался в трубке незнакомый жизнерадостный голосок.

— Здравствуйте. А что случилось с Дэвидом?

Секретарей Стэйси меняла как перчатки.