Ольга Берггольц. Смерти не было и нет - Наталья Громова

Ее возмущало отношение власти к Ахматовой: «…Слова – бог, богородица и пр. – запрещены. Подчеркнуты и вычеркнуты. Сколько хороших стихов погибло! Допустим, они не советские и, может быть, антисоветские – но что из этого? Контрреволюционного характера они не носят, зачем же запрещать их? Боже мой, какая тупость, какая реакция. Да, реакция».

Ахматовой нравятся стихотворные опыты Берггольц, она даже советует ей издавать сборник. Либединский, напротив, говорит Ольге, что она еще недостаточно зрелый поэт. Но именно он советует Ольге возвращаться в ЛАПП, и 12 февраля 1930 года она подает заявление о восстановлении.

Ее прикрепили к рабочему кружку «Красный путиловец» и восстановили в ЛАПП, что было для нее уже важно. Как ни любила Ольга поэзию Ахматовой, как ни читала, ни перечитывала Пастернака, Мандельштама и Ходасевича, – стихи для нее оставались стихами, а жизнь жизнью. И она выбрала советскую жизнь с энтузиазмом и верой в коммунизм. «Мы активно, страстно, как-то очень лично жили тогда всей политической жизнью страны, – писала она спустя годы в предисловии к сборнику стихов Бориса Корнилова, – всеми событиями в партии и так же активно и лично жили жизнью и событиями современной нам поэзии. А этих событий было в те годы много. Почти каждое из них волновало нас и вызывало споры, находило противников и последователей… Да, было много у нас тогда лишнего – был и догматизм, и чрезмерная прямолинейность, и ошибочные увлечения (так, кое-кто в „Смене“, „рассудку вопреки“, продолжал предпочитать акмеистов), – я не хочу идеализировать даже любимую молодость нашу, но не было одного: равнодушия. И к стихам своих сверстников и однокашников не были мы равнодушны. …И вот все это вместе нераздельно и прекрасно слитое – искусство и жизнь – и формировало, как и других, поэта Бориса Корнилова и откладывалось в его стихах».

Борис Корнилов вошел в ее жизнь, когда она еще только начинала осознавать себя поэтом, а он уже точно знал, что он – поэт настоящий.

Мужчины вспоминали о золотоволосой, очень красивой девушке. «Тонкоплечая», – говорил о ней Николай Тихонов.

«…С золотисто-льняной челкой, выбивавшейся из-под красного платка, с золотисто-матовым румянцем», – писал друг юности Лев Левин[12].

А рядом с ней «коренастый парень, – таким увидела его Ольга, – с немного нависшими веками над темными, калмыцкого вида глазами» – Борис Корнилов.

Они были вместе всего два года, но имена их и судьбы оказались связаны навсегда.

Почему именно Корнилов встал рядом с Ольгой, хотя вокруг было много молодых талантливых юношей, которые ухаживали за светловолосой красавицей?

«Борис Корнилов был самым ярким из всей группы, – вспоминал Гор. – Его голосом разговаривало с читателем время, разговаривал комсомол, словно этот окончивший деревенскую школу паренек вобрал в себя и окрасил собой все, что так легко и непринужденно ложилось в его строки и строфы…

Борис Корнилов нисколько не ценил ни себя, ни свое время, которое лихо тратил на ресторанную одурь, на встречи со случайными, липнувшими к нему и к его похмелью людьми, и было непостижимо, когда и как он успевал так хорошо и много писать»[13].

Девятнадцатилетний Корнилов был уже сложившимся человеком и хорошо знал, чего хочет. То же произошло и в его отношении к Ольге: он почти сразу влюбился и стал добиваться ее.

Ей семнадцать, ему девятнадцать. «Борис, весь содрогавшийся от страсти, сжав и целуя меня, – шептал: „Моя?.. Моя?.. Хочешь быть моей? Только моей, а я – только твоим? …? И я сказала – „да, хочу“ …а он, впившись мне в губы, рукой так терзал грудь, что я кричала и выбивалась, – но он был совсем как зверь…“ – писала Ольга в дневнике.

Друг к другу их бросила юношеская страсть, жаждавшая выхода.

В автобиографии, составленной для врача-психиатра Я. Л. Шрайбера в 1951 году, Ольга вспоминала о начале их отношений: „В литгруппе „Смена“ в меня влюбился один молодой поэт, Борис К. Он был некрасив, невысок ростом, малокультурен, но стихийно, органически талантлив… Был очень настойчив, ревнив чудовищно, через год примерно после первого объяснения я стала его женой, ушла из дома“.

Они поженились в 1928 году, и первая книга стихов Корнилова „Молодость“ была посвящена Ольге.

Корнилов родился в Нижегородской губернии, в городе Семёнове, который „расположен среди мощных, дремучих лесов, невдалеке от реки Керженец, где русские бились с татарами, невдалеке от озера Светлояра, где, по преданию, затонул град Китеж, – писала спустя годы Ольга. – Там еще до сих пор некоторые верят, что в тихий вечер на берегу Светлояра можно услышать звон колоколов затонувшего города. Город жив, он только живет на дне озера… Глухие, древние, кержацкие места, описанные Мельниковым-Печерским в известной его повести „В лесах“. Здесь до недавнего времени были еще – в лесных дебрях – староверческие скиты. А предки Корнилова – крестьяне, а отец и мать – сельские учителя…“

Град Китеж будет сниться Ольге всю жизнь.

В стихотворении „Ольха“ Корнилов с нежностью писал о молодой жене.

Поселились они в доме родителей Ольги на Невской заставе. В октябре 1928 года у них родилась дочь – Ирина. Но с самого начала их общая жизнь складывалась непросто.

Ольга знала, что на родине у Бориса осталась возлюбленная, его одноклассница Татьяна Степенина. Корнилов продолжал переписываться с ней, давать обещания, что оставит жену и дочь. Ольга тайно читала эти письма, страдала и ревновала мужа к прежней избраннице. Он пил, иногда не приходил ночевать… Так мучительно шли первые месяцы их брака.

Летом 1929 года они с Борисом поехали знакомиться с его родителями. Собственно, это будет их первая и последняя поездка. Там Ольга решилась встретиться с Татьяной Степениной. „А у меня такие дела; познакомилась с Таней, – пишет Ольга 4 августа сестре. – То есть просто подали друг другу руки, и она враждебно сказала: „Шишогина“. И всё. В те 3 минуты, пока она говорила с Борькой о том, чтобы он отдал ее кольцо, а она ему – его письма, я всеми силами смотрела на нее – и молчала. Знаешь, она хороша; я мучительно забываю ее лицо, бывает так – ни за что не восстановить лица в памяти. Она превращалась в мою манию. Я была точно влюблена в нее… И конечно, я этого НИКОГДА не прощу. Понимаешь, есть такие болезни, которые залечиваются, но не вылечиваются. В данном случае – лишь залечивание. Я хочу его любить, ведь я его очень много любила, насколько помнится… А в общем… стараюсь залечить пока…“

Борис тоже был очень ревнив. Он читал Ольгины дневники, придирчиво следил за ее встречами и знакомствами. И грубое его мужское начало, бывшее на первых порах таким привлекательным, его разгульная сила через год совместной жизни стали для Ольги невыносимы. Его безудержность, пьянство – все это было и частью характера Корнилова, и одновременно нарочито разыгрываемой ролью. И, как это часто бывает у русского человека, вольница заменила собой свободу.