В теле пацана. Книга 3. Путешествие в Градир - Игорь Павлов

волноваться.

Некоторые суккубки хмыкают дерзко. А Огнепламенная смотрит на меня, часто моргая, будто я её отчитал, как начальник.

— Крис, как ты это делаешь? — Спрашивает принцесса вымученно.

— Я вообще ничего не поняла, — брякает Лихетта. — Откуда у тебя этот клинок?

— Да какая разница, — фыркает Зоррин вдруг с обидой, разворачивается и уходит в сторону двора, бросая уже себе под нос: — вот же харя самодовольная. Мог бы и нам оставить голову.

— И тянул тогда что? Издевался над нами? — Выдаёт ещё одна воительница и спешит за первой.

— К Чёрному барьеру ему доспехи, если так быстро двигаться может, — выражает своё мнение Селина и тоже уходит вместе. А с и Имира, уже молча.

— Да, с такими выкрутасами, тьфу, руки опускаются, — бросает ещё одна хмуро. — Один бы шёл.

Через минуту — другую меня покидают все. Последней уходит Лихетта, взглянув с укором, но ничего не сказав.

Вот блин. Похоже, они обиделись. Вот только на что?

Воительницы начинают обшаривать избу и сарай великана. Под шумок забираю кулон с чёрным камнем из лужи кровищи бордовой, вытираю об шерсть брезгливо. Реликвия едва помещается во внутренний карман. Золотую цепь пришлось пока оставить из — за её массивности.

В сарае помимо сбежавших нашли ещё пятерых грязных до неузнаваемости девиц от восемнадцати до сорока возрастом. Три резвые пленницы, которые хотели сбежать, были найдены забившимися в угол оградки.

В доме мы нашли самое страшное.

Две беременные девушки с такими огромными животами, что жутко! Одна невменяемая, увидев нас, под кровать полезла и завыла протяжно. Вторая минуту зыркала и выдала:

— Убили его? Теперь меня убейте. Ни выродка его, ни мучений не хочу…

Пиндец полный. Я просто вышел из комнаты с таким грузом на сердце, что всё прочее показалось неважным. Вскоре выяснилось, что этот урод свою сперму пальцами в женщин засовывал, чтобы они ему ребёнка сделали. А их разрывало при родах и дети — гиганты мёртвые выходили. И зверское чучело всё не унималось. Продолжала пытаться тварь.

Сижу на брёвнышке подальше от всех, хлебаю виски из горла бутылки. Пусто внутри, больно и горько. Он их что скот держал… Как свет таких мразей терпит⁈ А, Дракон⁈ Ну где ты⁈ В небо светлое смотрю, солнце глаз слепит, облаков совсем нет. И Всадника тоже. Ответа мне не будет, да?

Во дворе продолжается суета. Солнечные лучи играют по ледяной глади, которая плитами стоит всё ещё вокруг дома. Тает понемногу вроде, а половина двора уже поплыла вместе с вырванным дёрном.

Пленниц собрали, перед которыми Имира выступила, мол, вы все свободны. А они сжались, да обратно в сарай поковыляли, поглядывая на лёд с недоумением. Воительницы же стали собирать дрова, таская к туше зверя всё, что может гореть. Что ещё не сильно мокрое. И, похоже, не для того, чтобы его зажарить да съесть. Целых три кучи под костры рядом с трупом начали возводить. Даже хромые и уставшие суккубки зашевелились, поддаваясь общей тенденции.

Соорудили мётлы из сухого хвороста, ещё и смели там весь мусор по кругу. И зачем спрашивается так стараться?

Лихетта ко мне подсаживается, когда все костры почти уже собраны.

Я даже не смотрю на неё, продолжая гипнотизировать наполовину выпитую зелёную бутылку.

— Чего нос повесил, воин? — Спрашивает аккуратно.

Сейчас мне кажется, судя по её поведению и рассудительности, ей лет сорок. Мудрая женщина.

— Если бы я знал, что эта мразь творит, он бы так просто у меня не сдох, — отвечаю, что на душе и лежит.

— Первый меч не должен удивляться такому, вдобавок ещё и раскисать, — слышу от неё. — Зло на Вита имеет множество форм. Ты молод, мир ещё предстоит увидеть. Только начинаешь окунаться в эту клоаку.

— Возможно, — хмыкаю.

— И, тем не менее, справляешься ты хорошо, — хлопает по плечу дружески.

— Не думайте, что я специально тянул, — признаюсь на выдохе. — Не знал просто, как к нему подступиться, осторожничал.

После встречи с генералом Сехмет в шахте стараюсь не лезть на рожон.

— Ты сделал всё хорошо, — говорит сотница, наблюдая, как две суккубки доламывают крыльцо. Видимо, дров им мало.

— Прости, не предложил, — брякаю, протягивая ей бутылку.

Берёт, хлебает.

— Хорошо пошло, — выдаёт сипло. — Ух. Наслышана о твоём пойле. Крис… а можешь клинок показать? Не думала, что нашим орудовать умеешь.

Поднимаю с земли серповидный меч с рукоятью в каменьях умеренно натыканных и никак не мешающих и лезвием из металла синеватого отлива. Протягиваю любопытной суккубке. Та возвращает бутылку. Происходит бартер.

Минуту смотрит. Похоже, дышать перестала.

— Если это то, о чём я думаю… — ахает. — То скажи мне как?

— То, это что? — Улыбаюсь и делаю ещё глоток. Ох, как же хорошо вот так сидеть после трудового дня. А точнее утра.

— Легендарный клинок «Синий мрак», — отвечает Лихетта. — Но ведь такой может быть только у генерала Дома Сехмет Уцарии Эрас, командующей трёх армий Сехмет. Это ведь не подделка, я видела, как он рубит, этот блеск… его ни с чем не спутаешь.

— Ты имела дело с Уцарией? — Спрашиваю, ощущая насколько она взволнована. Да её трясёт.

— Имела, — выдаёт зло. — Когда я была ещё десятницей, она вырезала весь мой отряд в одиночку этим клинком. Я едва спаслась, солнце вышло, когда она почти настигла меня. Оно и сохранило мне жизнь. Тогда я поклялась, что однажды убью эту нечистую суккубку. Она стала целью всей моей жизни, тренировки и достижения — всем я обязана по сути ей. Хотя… думаю, каждый третий сотник Кусубата мечтает убить Уцарию Эрас.

И каково будет их разочарование. Лихетта продолжает вертеть клинком, не может с ним расстаться.

— Он из металла, который никогда не затупится и не сломается, даже если бить им по камню со всей силы, — комментирует с восхищением и дальше уже с горечью: — На нём кровь тысячи моих сестёр. Ведь Дом Сехмет всегда интересовали именно мы.

Молчу.

— И всё же, Крис. Как ты сумел его украсть? — Спрашивает вдруг так воодушевлённо.

— Ты будешь разочарованна, — отвечаю, усмехнувшись. — На нём не только кровь твоих сородичей, но и Уцарии. С одного удара этим чудо клинком её башка и отлетела.

— Ты врёшь! — Ахает, да ещё с такой претензией.

Описываю Уцарию, не забывая упомянуть и латы из зеркального металла и необычайный для суккубки рост.

Молчит, ни слова против. Только глаза, похоже, бегают. Лихетта в смятении от услышанного. А я продолжаю:

— Когда пришёл за ней, в её отряде осталось пятеро: лучница, лук которой я сегодня тоже использовал, маг огня какой — то полоумный, две бабы, которые почему — то передо мной решили раздеться, и суккубка Веришен, сидевшая до последнего в засаде. Может, кто — то из них тебе знаком?

— Да… И ты убил всех? Это невозможно.

— Наверное, я бы здесь сейчас не сидел. — Выдаю устало.

— То же верно, — соглашается Лихетта и дальше сидит задумчивая.

— Я чуть не сдох тогда, — продолжаю, потому что выговориться вдруг захотелось. — Тесная шахта, незнакомые пещеры. Резерв полупустой. Я не был готов совершенно, но ринулся спасать Нелли, которую они взяли в заложники. Бросился, как бешеный пёс. Четырнадцать фелисов вампиры тогда убили. Почти всю охрану принцессы. Мои бойцы верхом полдня туда шли, у меня просто не было времени… я шёл в её ловушку уверенно. Но Уцария не учла одного.

Ком подкатил к горлу, и я замолчал. Сама битва, рывками в памяти. И она не так будоражит моё нутро. А вот три последующих дня — это мой ад, в котором никак не мог смириться с потерей Нелли. Бился лбом о стену, рыдал и корил себя за всё, что с ней творилось.

— И чего же? — Раздаётся тихое от сотницы.

Что я уже убил к тому времени генерала Вейзевула.

— Не важно, — бросаю ей. И так слишком много лишнего услышала. — Не рассказывай никому.

— Хорошо, Крис, останется между нами, — уверяет.

— Я признателен, — верю на слово.

— Крис, ты это…. — Заводит разговор уже о другом, но запинается. — Прости сестёр за резкое словцо, всё сгоряча. Их обида пройдёт. Они уже переосмыслили, и многие поняли, как в процессе боя спасал наши шкуры. Наверное, обидно им больше за то, что они готовы были и падать и получать удары. А ты так опекал, что мы отделались слишком легко. Может, ты не знаешь, но когда наши тела взведены для боя, нас сложнее покалечить.

— Да, я перестарался, — признаю сварливо, передавая ей бутылку. — Просто не хочу