Хроники несчастных - Дмитрий Галабир

одновременно. Внешне ей не больше тридцати, но судя по уставшим глазам и большим мешкам под ними, изможденному лицу и глубоким морщинам на лбу, она намного старше, чем может показаться.

Нос похож на птичий клюв, под густыми черными бровями бегают лисьи глазки, побледневшие губы иссушены. В тугом темно-зеленом платье, выглаженном и вычищенном, заношенных тапках. Грудь как два мандаринчика, меж которых свисает длинная чуть ли не до пола коса с проседью.

Хорошая новость (если в нашей ситуации эти два слова прозвучат уместно) заключается в том, что она… похожа на нормального человека. У неё обычное лицо, две руки и ноги, хоть и болезненно тонкие, худые, обыкновенное выражение лица.

И еще она безоружна. У неё нет бензопилы, удавки, ножа на худой конец или бритв, коими обычно орудуют маньяки в фильмах ужасов. Подмышками у нее зажаты лишь две тонкие подушки, а в правой руке она держит ведра без ручек, сложенные друг в друга.

Не могу понять, что меня больше смущает – её странная улыбка или то, что она стоит неподвижно и не говорит ни слова.

Она пришла, чтобы отпустить нас?

Почему нет?

Возможно, она приходится тому уроду сестрой или теткой (на мать не похожа и по возрасту не подходит) и, поняв, какое безумие и зверство сотворил её умалишенный братец или племянничек, пришла к нам, чтобы извиниться и снять с нас эти хреновы цепи.

Но нет. Зачем тогда эти подушки с ведрами?

Не надейся, ничего сегодня не решится в твою пользу.

Тишина давит, мозг стягивает крепким узлом. Сидим и не можем с Аней вымолвить и слова. Лично мне не приходит ничего, что можно сказать. И стоит ли первому открывать рот? Она в любом случае пришла сюда не просто так – хочет нам что-то сообщить, объясниться… Так пусть и говорит первая.

Но вместо того, чтобы сказать хоть что-нибудь, она всё также улыбается и молчит. Прошла, пожалуй, целая вечность прежде чем она, наконец, волнительно вздохнула и переступила порог.

Смотрит на нас с нелепыми восхищением, умилением и, прикрыв дверь, смещается в глубину помещения.

В её глазах я различаю оттенок холодного безумия и решительного настроя получить своё. Она знает, зачем мы здесь. И не намерена нас отпускать.

У неё есть цель.

– Отпустите нас! – не справляясь с давлением, кричу я.

Повышаю голос, чтобы говорить как можно тверже и решительнее, но страх с волнением оказываются сильнее и требование звучит неубедительно.

– Тише… – она прикладывает палец к губам и, облизнув их, ставит ведра на пол.

Бросает нам подушки. Анина падает ей прямо в руки, моя ударяется о стену и приземляется за спину.

Идёт к порогу, звеня увесистой связкой ключей в руке, закрывает дверь, вешает ключи на гвоздик, торчащий в стене справа от дверного проема. Оборачивается и снова одаривает нас идиотской улыбкой.

Ключей в связке висит штук десять, если не больше. Много разных – маленькие, большие, длинные, короткие. Уверен, есть среди них и те, что отпирают наши с Аней замки. Как бы до них добраться?

– Меня зовут Аасма – в начале две «А»! – радостно произносит нам этот скелет в платье. – А вас как зовут?

– Быстро выпусти нас отсюда!

Бросаюсь к ней навстречу, но цепь меня к ней не подпускает.

– Ты кто, мать твою, такая??? – громогласно выпаливаю я. – Чего ради вы нас сюда притащили?

– Тише, тише! – она выставляет передо мной ладонь, стоя там, где стояла – приближаться не решается. – Я сказала: меня зовут Аасма! А вас как?

Аня смотрит на неё как провинившийся щенок на строгого хозяина.

– Какая тебе нахер разница? – ору я. – Ты что себе вздумала, больная? Отпусти нас немедленно! Нас уже ищут! Скоро здесь будет полиция, куча людей! Лучше отпусти нас по-хорошему!

Самодовольно улыбается и смотрит на меня как заботливая мать глядит на сына, вернувшегося домой после долгой отлучки.

Эта ненормальная ждала вас.

– Никто не придет, – заверяет она. – Вы здесь под надёжным крылом.

– Я убью тебя, сука! Придушу как собаку! Зачем вы нас похитили? Какого хрена мы тут делаем?

Меня всего трясет, голос охрип. Кем она себя возомнила, черт её дери?

– Что вам от нас нужно, сволочи поганые? Быстро освободи нас!

Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, Аасма встает перед Аней и спрашивает у неё:

– Тебе страшно, моя хорошая?

Аня дрожит, осторожно поднимает глаза.

– Не бойся, милая. Если вы будете себя хорошо вести, то мы не причиним вам вреда. Всё зависит от вас, понимаешь?

Аня судорожно кивает.

– Объясни это своему супругу, дорогая. А то нам придется причинить ему боль.

– Нет! – оживляется Аня. – Не надо, прошу вас…

– Что ты там несешь? – вмешиваюсь я, злобно глядя в глаза этой сумасшедшей. – Говори со мной, слышишь, ты!?

– Тебе следует стать вежливей! Иначе я применю меры!

Она резко оборачивается. Её глаза выпучены и злы, но рот все также расплывается в улыбке.

Я плюю в ее сторону, она возвращает взгляд к Ане.

– Милая, все будет хорошо., – утешает она. – Вы в хорошем месте.

– Что вам от нас нужно? – сдавленно спрашивает Аня.

– Об этом немного позже, – мягко отвечает Аасма. – Кстати, можете и не представляться. Я знаю ваши имена, просто хотела, чтобы всё прошло как полагается. По-людски, знаете… Ты Анечка, а он Руслан, верно?

Ей известны наши имена? Это точно связано с делами фирмы…

– Откуда ты знаешь, как нас зовут? – спрашиваю я и в тот же момент меня осеняет – она видела наши документы. Всё же осталось в машине.

– Вы муж и жена? – спрашивает Аасма и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Хорошо, хорошо… Просто идеально! У вас есть дети?

Лицо у Ани напрягается. Она смотрит на меня в ожидании чуда, ждёт проявления какого-то героизма.

– Вы что оглохли? – надрывается Аасма.

– Нет у нас детей! – выкрикиваю я. – Какое это имеет значение?

– Большое, очень большое. Такая пара красивая, а детей не нарожали… – Аасма не перестает улыбаться, взгляд её вновь светлеет. – Чего ждёте-то?

– Не твое собачье дело! Тебе не с кем поговорить? Так иди и пообщайся со своим уродом, ненормальная! Вы оба отбитые. Уверен, у вас найдутся общие темы. Пластическая хирургия. Или курсы психотерапии.

Аасма медленно вспучивается, краснеет, руки у нее сжимаются в кулаки. Но она заставляет себя сохранить самообладание.

– Не смей называть его так, – шипит она. – Не смей, слышишь?

Лицо её искажено от ярости, глаза горят, но скоро она снова проясняется и как ни в чем не бывало продолжает приветливо улыбаться.

– Вероятно, Август сильно напугал вас, –