Золото, перина и ночная чертовщина - Флор Веско

познания Мэй в этой области были поверхностны.

Вдруг Садима вздрогнула и вцепилась ей в локоть.

– Кошка! – проговорила она быстро и тихо. – Она на нас смотрит.

Мэй обернулась. Действительно, красивая темно-рыжая кошка не сводила с них немигающих глаз.

– Перестань, Садима! – сказала Мэй и тряхнула рукой, которую горничная так и не выпустила. – Кошка и кошка.

– Но у нее такой взгляд… Он не кажется вам грозным?

– Ты боишься кошек?

– Разумеется, нет, – ответила Садима, которая любила охотиться на кабана и ловко давила крыс каблуком, – но эта…

– Кончай свои глупости. Все это нас не…

– Вам что-нибудь нужно, леди? – послышался позади них голос.

Мэй с Садимой вздрогнули.

В дверях стоял лорд Хендерсон.

– Я… Нет… Мы… То есть…

Мэй была в таком смятении, что лорд Хендерсон шагнул к ней и тронул за руку. От его прикосновения Мэй едва не лишилась чувств окончательно. Опасаясь, как бы она не упала, молодой человек помог ей взять себя под руку.

– Замок большой, – сказал он мягко, будто говорил с неосторожной маленькой девочкой. – Советую вам оставаться в той его части, что предназначена для гостей.

Мэй покорно кивнула.

– Чай уже подали, – прибавил лорд Хендерсон. – Пойдемте. У вас усталый вид, я распоряжусь, чтобы вам предложили чего-нибудь укрепляющего.

Мэй дала лорду увести себя, вся розовая от такого нежданного внимания. За ними шла поникшая Садима. Время от времени она поглядывала через плечо, не преследует ли их кошка.

Маргарет и Мэри были уже в столовой. Они ничего еще не успели съесть, однако тут же лишились аппетита: вид Мэй под руку с лордом Хендерсоном явно пришелся им не по вкусу.

За столом они состязались в мелких гадостях.

– А помнишь, – говорила одна, – как Мэй порвала юбку, выходя из берлины?

– Боже! От пояса до подола! Нижняя юбка – всем на обозрение! – подхватывала другая. – А когда Мэй впервые пришла в гости к Барретам? Она сделала реверанс дворецкому, решив, что это мистер Баррет!

– Как же мы тогда смеялись!

Мэй, уткнувшись носом в чашку, надеялась, что им скоро надоест. Лорд Хендерсон, казалось, едва их слушал.

Вечером Садима заботливо нарядила Мэй. Она выбрала для нее ночную сорочку с вырезом, открывавшим плечи. Шею с хрупкими ключицами украсила ожерельем с рубиновыми подвесками. Прозрачные камни отливали темно-красным, словно кропя белую кожу капельками крови.

Волосы Мэй Садима забрала высоко над затылком, открыв трогательные изгибы ушных раковин. В мягкую и нежную мочку она вонзила острый шип серьги. Когда металл вошел в ее плоть, Мэй тихонько вскрикнула от боли и удовольствия. Они взглянули друг на друга в зеркале. Ухо Мэй украшала кровавая рубиновая капля.

Мэй обернулась.

– Я красивая? – спросила она.

Садима расслышала в вопросе тайное беспокойство юной девушки.

– Вы красивая, очень красивая, красивая, как пурпурная раковина, – проговорила она успокоительно. – Красивее ваших сестер. И лучшая, чем они, дочь.

– Сегодня я пойду в ту спальню, да?

Мэй подняла на Садиму огромные испуганные глаза – лань, попавшая в западню, – она уже не могла противиться обаянию лорда, который только что вел ее под руку. Садима погладила ее по голове. Мэй разрыдалась.

– Мне так страшно! Если б ты знала! – проговорила она между всхлипов.

– Ну, будет, мисс, будет… Чего именно вы боитесь?

– Того, что не знаю, что там случится… что покажусь смешной… ошибусь, наделаю глупостей… Или даже, – прибавила она на одном дыхании, – что меня обидят, сделают больно…

Садима взяла Мэй за подбородок и приподняла ее голову.

– Смешной быть не смертельно. И, говоря по правде, опасности, на мой взгляд, никакой. Посмотрите на сестер: поутру они явились бодрые и свежие, как будто в спальне ровно ничего не случилось.

– Но в чем же тогда испытание? Не понимаю! – вскрикнула Мэй.

– Узнать это можно только одним способом.

И, пользуясь их детским «ты», Садима прибавила:

– Мэй, ты пойдешь туда, и все будет прекрасно. Разве тебе не любопытно? Иначе будешь жалеть всю свою жизнь, что не решилась на это странное испытание, так ведь? Да и вообще, нельзя позволять Маргарет и Мэри так с тобой обходиться.

Мэй поддалась мягко-повелительному голосу Садимы. А горничная подала ей халат и подвела к двери. Но на пороге Мэй оцепенела от вновь нахлынувшего страха.

– Пойди вместо меня! – воскликнула она, в последнем порыве сбежать от неизвестности. – В темноте кто заметит разницу? Ты оденешься как я, и все.

Искушение кольнуло Садиму. Ей очень хотелось понять суть странного испытания. Но искра эта вспыхнула и погасла. Садима вспомнила свое место. Горничная – и на шелковых простынях!

– Мы так мало похожи, – сказала она с досадой.

Мэй прижалась к ней в отчаянии. Садима усадила ее на диван, обняла и стала качать как маленькую. Мэй напоминала ей перламутровую раковину. Изящество, хрупкость, прозрачность. Каждая косточка выточена так тонко – ключицы, бедро, желобок позвоночника. Глаза Мэй блестели, туманясь от непреходящего жара, а влажные ресницы, казалось, покрыты лаком. Уши просвечивали розовым.

В маленькое светящееся ушко Садима нашептывала о ясной, лучезарной красоте Мэй. Воспевала ее светлоту долго и неспешно. Мэй позволяла себя баюкать. Мало-помалу монотонные ласковые слова горничной успокоили ее. Мэй набралась решимости и встала.

В тот же миг с уместностью, делающей честь его опытности, в дверь постучал дворецкий. Младшая сестра ушла ночевать в загадочную спальню.

С ног на голову

Снова утро, и снова две сестры Уоткинс спускаются к завтраку на заре. Садима тоже с ними, и ей тревожно от мысли, что накануне она подтолкнула свою хозяйку пойти в роковую спальню.

Дверь открылась. Вошла Мэй.

Бессонная ночь оставила на лице отпечаток: под глазами круги, веки тяжелые, щеки впалые. Садима усадила ее, налила чаю, тревожась все больше. Маргарет и Мэри терялись в догадках.

В дверь заглянул лорд Хендерсон. Даже не потрудившись войти, он задал все тот же вопрос: «Хорошо ли вы спали?» Казалось, он спешит вернуться к другим заботам.

Мэй не ответила. Она сидела, все так же опустив голову и сцепив на коленях руки. Лорд Хендерсон подошел к ней и повторил вопрос. Поскольку она сидела молча, он присел перед ней и участливо вгляделся в ее измученное лицо.

Мэй опустила глаза на лорда и негромко сказала, потому что была смелой девочкой:

– Нет, милорд, спала я нехорошо. И винить могу только себя. Ночь я провела в тревоге, пытаясь понять, в чем же состоит испытание, которому вы нас подвергаете. Я смотрела во все глаза, слушала во все уши, ожидая, что же на меня обрушится. Милорд, мне кажется, спутницу жизни выбирают не так. О! Я в