Летняя книга - Туве Марика Янссон

как обезьяны, и, если не испугать их внезапным окриком, ничего не случится.

Теперь София поднималась совсем медленно, с длинными остановками перед каждой новой ступенькой. Было видно, что ей страшно. Бабушка вскочила на ноги, ее палка покатилась и упала в яму, почва угрожающе закачалась под ногами. София сделала еще один шаг.

– Отлично! – крикнула бабушка. – Теперь осталось совсем немножко до верха!

София шагнула еще раз. Вот она обхватила руками последнюю планку и застыла.

– А теперь спускайся, – приказала бабушка.

Но девочка не трогалась с места. Нещадно пекло, вышка блестела на солнце и слепила глаза, контуры ее расплывались.

– София, – позвала бабушка, – моя палка скатилась в яму, мне трудно стоять.

Она подождала немного и закричала снова:

– Ты слышишь меня? Мне жуть как плохо! Просто жуть как кружится голова, мне нужна моя палка!

София стала спускаться вниз – осторожно, шаг за шагом.

Паршивая девчонка, подумала бабушка, гадкий ребенок. Но вот что получается, когда человеку запрещают делать то, что ему интересно и с чем он в свои годы может справиться.

София спустилась на землю. Она вытащила из ямы палку и, не поднимая глаз, протянула ее бабушке.

– Ты здорово лазаешь, – строго сказала ей бабушка. – И ты смелая девочка, я же видела, что тебе было страшно. Рассказать папе или не надо?

София пожала плечами и взглянула на бабушку.

– Лучше не надо, – ответила она. – Но не забудь поведать об этом на смертном одре, чтобы это не кануло в вечность.

– Жуть что за блестящая идея, – сказала бабушка.

Она доковыляла до матраса и села рядом на землю подальше от лилового зонта.

Кот

Котенок был совсем маленьким, когда появился в доме, и умел только пить молоко из бутылочки с соской, благо что на чердаке нашлась старая соска Софии. Сначала он спал в грелке для чайника, поближе к печке, а когда подрос и научился ходить, переселился в детскую, на кровать Софии. У него была своя подушка рядом с подушкой хозяйки.

Котенок был из породы серых рыбацких котов и очень быстро рос. В один прекрасный день он покинул детскую и стал разгуливать по всему дому, а на ночь забирался под кровать в коробку из-под посуды. Уже тогда было видно, что в голове у него полно своих собственных независимых идей. София ловила котенка и уносила назад, в детскую, и чего только не делала, чтобы приручить его, но чем больше она любила этого разбойника, тем чаще он пропадал в своей коробке под кроватью и только громко мяукал, требуя, чтобы в коробке сменили песок. Имя его было Ма petite[4], но все звали попросту Маппе.

– Странная штука любовь, – сказала как-то раз София. – Чем больше любишь кого-нибудь, тем меньше он думает о тебе.

– Так и есть, – согласилась бабушка. – И что же тогда?

– Любишь дальше, – горячо ответила София. – И все ужаснее и ужаснее.

Бабушка вздохнула и промолчала. Обследовав все уютные местечки, которые только могут заинтересовать кота, Маппе совсем освоился. Иногда он вытягивался на полу, снисходительно принимая ласки и полное доверие со стороны хозяйки, сам же воровато отводил в сторону желтые глаза и норовил поскорее спрятаться в своей коробке. Казалось, ничто в мире больше не интересовало его, только поесть и поспать.

– Знаешь, – сказала София бабушке, – иногда мне кажется, что я ненавижу Маппе. У меня больше нет сил его любить, а не думать о нем я не могу.

Шли недели, София ходила за Маппе по пятам. Она ласково разговаривала с ним, щедро дарила его сочувствием и заботой, только однажды терпение ее лопнуло, и в гневе она схватила его за хвост. В ответ Маппе зашипел и шмыгнул под дом. Впрочем, этот конфликт не помешал Маппе пообедать с еще большим аппетитом и хорошо выспаться, свернувшись до невероятности мягким клубком и положив кончик хвоста себе на нос.

София ходила сама не своя, она перестала играть, по ночам ее мучили кошмары. Она думала только о Маппе, переживая, что он не хочет быть ей преданным другом. Между тем Маппе рос и вскоре превратился в маленького подтянутого хищника, а в один прекрасный июньский вечер не пришел ночевать в свою коробку. Утром он как ни в чем не бывало вошел в дом, выгнул спину, задрав хвост, и, вытянув сначала передние лапы, а потом задние, зевнул и стал точить когти о кресло-качалку. Потом он прыгнул на кровать и уснул с видом невозмутимого превосходства.

Пожалуй, он начал охотиться, подумала бабушка.

И не ошиблась. Уже на следующее утро кот принес на крыльцо маленькую серо-желтую птичку. Горло ее было умело перекушено, и несколько пурпурных капелек крови красиво лежали на блестящем перьевом наряде. Потрясенная София, побледнев, некоторое время рассматривала убитую птицу. Потом она попятилась от убийцы, повернулась и бросилась прочь.

Бабушка осторожно объяснила Софии, что хищные животные, например кошки, не видят разницы между птицей и крысой.

– Значит, они глупые, – коротко сказала на это София. – Крыса противная, а птица красивая. Я решила, что не буду разговаривать с Маппе три дня.

И она перестала с ним разговаривать.

На ночь кот отправлялся в лес, а утром приносил добычу в дом, чтобы похвалиться, и каждый раз птицу выбрасывали в море. В конце концов, прежде чем открыть дверь в дом, София стала громко спрашивать, стоя под окном:

– Можно войти? Труп убран?

Она наказывала Маппе и только растравляла свою боль, выбирая слова пострашнее:

– Кровавые пятна уже смыли?

Или:

– Сколько у нас убитых сегодня?

Утренний кофе утратил спокойную радость. И все вздохнули с облегчением, когда Маппе догадался наконец прятать свою добычу. Все-таки одно дело видеть кровавую лужу своими глазами, и совсем другое – только знать о ней. Может быть, Маппе надоели крик и шум, поднимающиеся каждое утро, а может быть, он считал, что люди отбирают и съедают его добычу сами. Однажды утром бабушка, закуривая свою первую в этот день сигарету, выронила мундштук, тот закатился в щель. Бабушка приподняла половицу и увидела аккуратный ряд обглоданных Маппе пичужек. Конечно, для нее не было новостью, что кот продолжает охотиться, по-другому и быть не могло, и все же, когда в следующий раз он прошмыгнул в дом мимо ее ног, она выскочила во двор и прошептала:

– Ах ты, лукавый черт!

На крыльце, привлекая мух, стояла нетронутая миска с плотвой.

– Знаешь, – сказала София, – лучше бы Маппе вообще не родился. Или я бы не родилась. Так было бы намного лучше.

– Вы так и