Брак с другими видами - Юкико Мотоя

— Поотличаться?

— Ну да. Нормальный брак должен заглатывать все наши качества — и хорошие, и плохие — в равных пропорциях, так? Но что, если он начнет питается только плохими? Тут уж обоим не поздоровится…

Она умудрялась рассказывать внятно, не забывая жевать.

— Да вот, кстати! Ты когда-нибудь слышала про змеиный мячик[10]? Уж не помню, где вычитала. Или кто-то рассказывал давным-давно?.. В общем, представь: две змеи пожирают друг дружку, начиная с хвостов. Глоток за глотком, с одинаковой скоростью. Пока наконец их головы не сцепляются в один плотный мячик. А затем пожираются полностью, без остатка. Понимаешь? Примерно так же, по-моему, и работает брак. И я сама, и тот, кто со мной, постепенно исчезнут, сами того не заметив, так? Хотя не знаю. Возможно, что и не так. Или что… так быть не должно?

— Хм-м… Змеиный мячик, говоришь? — Я представила белый мячик, покрытый чешуйками. И подцепила палочками с горки риса кусочек пряного угря. — Ну что ж. Весьма проницательный взгляд на семейную жизнь!

— Серьезно? — удивилась Хаконэ-тян и глотнула холодного зеленого чая из автомата. — Но, как я и сказала, это работает, только если они пожирают друг друга с одинаковой скоростью. Что же до нас с Сэнтой — боюсь, как бы я не проглотила его за один присест!

— И не говори…

Я отправила в рот очередной кусочек угря, обильно посыпав его душистым японским перцем. И поняла, что угорь из озера Хамана куда влажнее, цельней и крепче угря из Микавы.

История Хаконэ-тян по-своему потрясла меня. Ведь так оно и случалось со мной до сих пор! Каждый раз, когда я начинала с кем-то сближаться, я чувствовала, что понемногу, кусочек за кусочком, меня заменяют на то, чем я никогда не была. Чьи-то мысли и предпочтения, чьи-то слова и поступки постепенно и незаметно становились как будто моими. Но как только я начинала делать вид, что они и правда мои, я пугалась себя до дрожи. А раз уж я сама не могла остановиться — значит, секрет не в искусстве притворства, а в каком-то умении посложней?

Все мужчины, с которыми я была близка, пытались заполнить меня собою — примерно так же, как земля в горшке наполняет цветочные корни питательным веществом. Но с каждым новым мужчиной мой цветок словно пересаживали в другую землю, и все ценное, что я успевала впитать до тех пор, исчезало бесследно. Словно в доказательство этого, из прожитых с ними дней, месяцев, лет я не помню практически ничего…

Но что самое странное — каждый из этих мужчин хотел быть моей землей. Чтобы я росла только в нем. Но в итоге я снова и снова пугалась, что вот-вот начну подгнивать, и, разбив очередной горшок вдребезги, вырывалась из него прочь со всеми своими корнями.

Так что же было тому виной? Земля? Или все-таки корни?

Выходя замуж, я всерьез опасалась, что супружеская жизнь станет еще теснее, чем любой из горшков до сих пор, и не оставит во мне вообще ничего моего.

Однако даже теперь, после четырех лет брака, я совсем не пытаюсь вырваться из той земли, которой стал для меня мой муж. Услышав от Хаконэ-тян байку о змеях, я вдруг отчетливо разглядела в себе то, что до этих пор казалось мне замутненным.

Я просто призрак змеи, которая все это время позволяла другим змеям пожирать ее, снова и снова, — и потеряла свое тело и все, что с ним связано, задолго до того, как меня попробовал заглотить мой теперешний муж.

Разве не поэтому я еще умудряюсь жить так, что вопрос, с кем я живу — с мужем или с кем-то лишь похожим на мужа? — заботит меня в последнюю очередь?

Уже перед самой станцией замечаю, как в лавочке с тофу жгут благовония. Притворившись, что разглядываю витрины с соевым творогом, яйцами и цветами, вдыхаю тот дым. И от давно забытого аромата — или от чего-то еще? — мое сердце успокаивается до самого дна.

— Чем ты там занимаешься? — спрашиваю я, заметив, что муж больше не пялится в бубнящий телевизор, а зависает, как зомби, над айфоном. Я подглядываю в экранчик из-за его плеча.

— М-м?

— Это что, игра?

— Игра.

— Что за игра?

Пару секунд жду ответа. Без толку.

Я убираю со стола, ухожу принять ванну. Но даже когда возвращаюсь, муж сидит на диване в той же позе, не сдвинувшись ни на миллиметр.

— Ванна свободна! — рапортую я.

— Понял… — роняет он приглушенно и в высшей степени безучастно.

Высушив волосы полотенцем, я выхожу на балкон собрать белье, что развесила в полдень. Ветвистая дзельква сразу же за перилами уже сгибается от листвы, так странно похожей на чьи-то буйно отросшие патлы. Я вспоминаю, что в почтовом ящике, вечно забитом бумажной рекламой, мелькал какой-то «График подрезания деревьев на вашей улице».

Я возвращаюсь в комнату, сажусь на пол и начинаю складывать белье, когда муж подает голос снова.

— Ее… присоветовал мне… Увано, — волнами доносится до меня.

— Ах, Увано! Смотрю, сдружились вы с ним.

— Сан-тян… Ты должна попробовать… Это реально круто!

— Ну вот еще! Я игры терпеть не могу.

— Именно так… я и сказал Увано… На, погляди-ка!

— Я собираю белье.

— Поручи это кошке… Эй, Дзороми! Марш собирать белье!

Согнав с дивана мирно спавшую кошку, он расчищает место для меня. Обычно он не назойлив. Может, сегодня ему хочется ласки?

Похоже, мой муж просто из кожи вон лезет, чтобы как можно скорее сыграть со мною в змеиный мячик. Глядя свои телешоу, он то и дело просит, чтобы я посидела рядом — мол, так смотреть веселее. Но я-то знаю — он просто надеется, что холодный взгляд, которым я постоянно сверлю его, наконец-то погаснет. И как только мы сольемся с ним в одно целое, вокруг больше не останется никого.

Делать нечего — сажусь рядом, заглядываю в экранчик его айфона. Я ожидала увидеть там современный дизайн с навороченной графикой, но вижу какую-то древнюю версию игрушек «Нинтэндо». Крупные пиксели складываются в грубый фон: моря, континенты и круглые разноцветные иконки разбросаны там и сям по всему экрану.

— И что это за кружочки? — спрашиваю я.

— А… — оживает он и слегка поворачивается ко мне. — Это монеты.

— И что с ними делать?

— Нажми — увидишь! — говорит он, и я жму на коричневую монету. Дзын-нь! — падает монета в невидимую копилку. Так вот что за трели разносятся по дому весь вечер… Я застываю в ожидании чего-то еще, но ничего больше не