Русские уроки истории - Дмитрий Евгеньевич Куликов

Византия могла быть его сильным союзником для защиты от военного натиска ислама. Но Запад считал Византию более опасным соперником, чем ислам. Запад опасался православия и его способа синтеза с государственностью. Византия простояла тысячу лет.

Россия приняла цивилизационную европейскую инициацию от Византии задолго до её падения. В том числе мы обрели и сохраняем неискажённую веру в Христа — православие.

Кризис же западного христианства сначала проявился в самом католичестве — папской ереси с её инквизицией и индульгенциями, реакцией на которые стала Реформация (включая появление англиканской церкви и многочисленных протестантских сект). Впоследствии протестантизм распался на секты, многие из которых, отвергнув вместе с единством вселенской Церкви и Откровение, занялись приватизацией Духа, переставшего быть Святым. Именно протестантизм породил феномен «избранных» (которые «избрали» себя сами), построивших капитализм — модернизированный вариант рабовладельческого общества, где рабовладельцы не обязаны содержать рабов. Теперь рабы должны выживать сами, а их господа получают от них чистую прибыль — отчуждённую энергию, жизнь. То есть труд.

Реформация подвела к деизму, отчуждению Бога от его Личности, а потом и к неизбежной на этом пути идеологии Просвещения, представлявшей собой полностью негативную религию, веру в «ничто»[12] вместо веры в Бога. Просвещение подготовлялось и предшествующей идеологией Возрождения, верой в человека, понимаемого в дохристианском, языческом смысле.

Просвещенческое «ничто» весьма функционально. На это «пустое место» впоследствии с лёгкостью подставляются Природа, Разум, самообожествлённый Человек и Субъект-Народ. Так или иначе, Человек становится на место Бога. Западноевропейский человек объявляет себя самого источником Воли, то есть усилия по отношению к бесконечному. Развивается философия обоснования субъекта (мыслю = существую), которому противостоит лишь объект, лишённый жизни, воли, сознания, разума. Этот субъект и есть основа либеральной свободы — свободы, которой не мешает Бог.

К началу ХХ века носители «субъективности» уже демонстрируют явные симптомы несостоятельности, а начало XXI века обнаруживает её окончательно. Реально ни индивид, ни народ (ни их промежуточное состояние — коллектив) в качестве «бога» ничего не могут. Они оказываются материалом истории. Кризис, который мы переживаем во всех измерениях — политическом, культурном, экономическом, — есть кризис философии субъекта, религии человекобожия.

Наука и вера Просвещения: расставание с Богом

Просвещение выдвинуло вместо принципа синтеза знаний — идеи средневекового Университета — принцип Энциклопедии, знания, лишённого теологического, философского и методологического осмысления, знания разрозненного, частного, аналитического. Главное — чтобы обо всём. Так создаётся иллюзия картины мира. Именно в этом виде и создаёт её разделённая по предметам наука Нового времени. Идея Энциклопедии как таковая была выдвинута, чтобы похоронить цивилизационный проект Университета.

Вера в Бога, позволившая появиться собственно Науке и толковавшая существование как проект и проблему, деятелями Просвещения была замещена натурализмом, верой в Природу, исходившей из очевидной каждому данности существования. Верой в Природу были наделены и сами учёные — хотя и не все и не сразу. Это отступление в религиозное прошлое, предшествующее язычеству и вызывающее появление «призраков» языческих богов. На подложке натурализма впоследствии выросли и светские религии без Бога. Они, однако, просуществовали не дольше одного века. Была придумана и замена душе: фикция «сознания» породила целую философию и далее — психологию в ее идеологическом применении, научную авантюру, направленную на реинтерпретацию в натуралистическом ключе всего религиозного опыта человечества. За это Робин Джордж Коллингвуд, автор «Идеи истории», метко назвал психологию величайшим мошенничеством ХХ века. Светская вера, искусственная конструкция сознания, лежащая в основе рекламы, «промывания мозгов», PR, политических технологий (манипулирования выборами с использованием информационных и финансовых потоков), создаёт лишь эти материальные эффекты — всплески психики, но не может дать того, что даёт человеку истинная вера — воли, усилия к изменению идеального. Но именно воля связывает поколения, делает народ способным к достижению исторических целей, требующих десятилетий, столетий, тысячелетий.

Для открытия фундаментальных законов Бог был необходимым интеллектуальным условием. Таков Он у Ньютона, Лейбница, Кеплера, Коперника и многих других. А вот Лаплас уже может обойтись «без этой гипотезы», занимаясь лишь расчётами на базе уже имеющихся законов. Эйнштейн позицию Лапласа и многих других идеологических последователей натурализма не разделял. В частности, он не принял квантовую механику, поскольку был убеждён, что Бог «не играет в кости». При этом специальную теорию относительности Эйнштейн строил с использованием очевидного метафизического монотеистического положения: свет обладает очевидным абсолютным существованием, коль скоро он был создан ранее всего другого. Это позволило ему сделать онтологический вывод из известного эксперимента Майкельсона — Морли, до которого сами экспериментаторы не додумались.

Природа не мыслит и не является личностью, в отличие от Бога. Те, кто формулировал фундаментальные законы науки, ясно осознавали, что сама возможность их формулировки, само их существование как законов невозможно без обеспечения их существования в идеальном мире, без существования самого идеального мира, без возможности нашего проникновения в него. Совокупность этих «условий» существования идеального и есть Бог в европейской цивилизационной парадигме. Аристотель вообще не предполагал самого существования законов в своей физике. Он считал физический мир приблизительным, а не точным. Натура (то есть «природа») в переводе с древней латыни — это родовое отверстие у овцы, буквально «то, что рождает». В этом качестве природа переносит из языческого, мифологического, магического сознания в научное и философское принцип «подобное от подобного». В «научной идеологии»/светской вере, не имеющей отношения к самой науке по существу, Природа таинственным образом отвечает за наделение существованием того, законы чего уже открыты и «существуют» (ведь иначе они — не законы). Иными словами, идеология натурализма (она же светская вера) паразитирует на массиве уже построенного научного знания, принимая его некритически и отождествляя науку с этим массивом, в то время как наука рассматривает накопленное знание лишь как предмет для опровержения в ходе дальнейшего применения научного метода. Только применение научного метода есть наука — но это понимание остается практически недоступным для всех, кто наукой не занимается. Светская же вера, прикрываясь наукой, определяет её именно как прогресс накопления знания, в то время как настоящая наука не признаёт никакого накопления, она — это мышление, стремящееся к революции в представлениях. Прогресс выдвигается как главный идол светской религии — и в либеральном, и в коммунистическом её изводе, и неизбежное падение этого идола (к чему стремится подлинная наука, опровергая собственные теории) приводит к обрушению всего светского вероучения.

Натурализм утверждает, что научное знание якобы вытекает из опыта. Скрывая тем самым подлинную роль мышления в науке. Опыт действительно становится предметом научного мышления, но прежде всего — как преобразуемый этим мышлением. Для этого научный метод содержит в себе эксперимент, «допрос» Природы. Наука целенаправленно опровергает имеющийся опыт и создаёт принципиально