Черные тузы - Андрей Троицкий

Твердохлебов сморщил лоб, потрепал ладонью короткие волосы.

– У меня на числа память хорошая, даром что старый. Он тут последний раз был ещё в прошлом годе. В декабре. То ли третьего числа, то ли четвертого. Кажись, четвертого.

– Ну и память у вас, молодой позавидует. Что Овечкин делал здесь?

– Ничего не делал. Пришел, перекусил наскоро. Четверть часа побыл в своей комнате и поехал. Спешил он куда-то. А зачем приезжал, не знаю. Мне какой протокол подписать не надо? Что я его опознал, покойника?

– Протокол подписывать пока не надо, – покачал головой Аверинцев. – Следствие по факту гибели Овечкина продолжается. Опознали – и ладно. С протоколом ещё успеется, мы не формалисты. Можно мне зайти в ту комнату, где жил ваш крестник? Может, записная книжка после него осталась или дневник. Некоторые люди записывают собственные мысли или события в дневник.

– Комнату посмотрите. А дневник у него только в школе был. И записных книжек Толик не держал, и так голова светлая, память хорошая.

Комната Овечкина напоминала жилище спартанца. Жесткий односпальный диванчик, однотумбовый письменный стол, стул с жесткой спинкой, разборные гантели в углу, короткие застиранные занавески на окнах и календарик с полуголой девицей на стене – вот и вся обстановка, все нехитрое убранство его жилища. И ещё на вбитом в стенку гвозде висит отглаженный светло серый костюм. Аверинцев пошарил в его стерильно чистых карманах, погладил шелковую подкладку, но не нашел даже использованного билетика на электричку.

Он заглянул за шторы, бросил взгляд на пустой подоконник. Присев у стола, выдвинул верхний ящик. Несколько старых номеров московской вечерней газеты, запечатанный нетронутый набор фломастеров, упаковка витаминов, колода карт, плоский электрический фонарик. Во втором ящике самоучитель игры на аккордеоне и подарочное в твердом переплете издание книги «Как стать богатым». Аверинцев вытащил книгу из стола, полистал страницы, надеясь найти между ними какие-нибудь фотографии или пометки на полях, но ничего не нашел.

– Его любимая книга, – из-за плеча пояснил Твердохлебов. – Раз десять её прочитал.

Аверинцев положил книгу на место, выдвинул третий ящик. Несколько пачек американских сигарет, очки со сломанной душкой, разобранная электрическая розетка, пара отверток, на дне катаются какие-то винтики и шурупчики. И больше ничего. Аверинцев задвинул ящик и поднялся на ноги. Наклонившись, он заглянул под диван, космическая пустота, только тонкий слой пыли на полу, явно земного происхождения.

– Неужели ничего не сохранилось, ни записей, ни книжки записной? – ещё раз спросил он.

– Анатолий чего надо так запоминал, без записей, – развел руками старик.

– Что ж, в таком случае извините за беспокойство, – Аверинцев направился в прихожую.

– Я понимаю, у вас работа такая, – кивал головой старик. – Какое уж тут беспокойство. Не сахар ваша работа.

* * *

Аверинцев спустился вниз, вышел из подъезда и постоял минуту, вдыхая влажный свежий воздух. Впереди уже знакомая тропинка через поле, полчаса ходьбы, и ты на станции. А там электричка подойдет, авось ждать недолго. Хотелось курить. Аверинцев покопался в карманах, нашел пакетик леденцов, освободил конфету от обертки и положил её в рот.

– Подождите минутку.

Из подъезда вышла внучка Твердохлебова, которой, видимо, расхотелось провести ещё один день возле телевизора. Аверинцев сосал леденец и наблюдал, как девушка обматывает шею оранжевым шарфом, просовывает руки в рукава голубой искусственной шубки.

– Я слышала, что этот старый дурак обо мне наговорил, – сказала Любка. – Вы ему не верьте.

– Да я и не верю. Конфетку хочешь? – Аверинцев вытащил из кармана и протянул девушке раскрытую пачку леденцов. – Бери больше. Ты мне только это хотела сказать или что-то еще?

– Хотела сказать, что когда дядя Толя приезжал сюда последний раз перед своей смертью, он перед тем, как пойти обратно на станцию, заходил в соседский сарай. Побыл там минут пять. Вышел, повесил замок, запер его и пошел к электричке. Я за ним специально не подглядывала, просто на кухне в окно выглянула и все это увидела. Он что-то прятал в сарае.

– А что он прятал? Ты ведь сходила, посмотрела?

– Пойдемте. Заберете, если вам это нужно.

Девушка поманила Аверинцева пальцем. По узкой обледеневшей тропинке Любка привела его к сараю, вытащила из кармана шубки ключ, покопавшись с замком, раскрыла скрипучую дверь, потопала ногами возле порога, стряхивая с сапожек снег. Аверинцев следом вошел следом, отступил в сторону от порога, чтобы не заслонять свет. Любка перешагнула через какую-то коробку, обошла невысокую поленицу дров и, наклонившись вперед, запустила руку куда-то вниз. Она вытащила из-за дров захоронку Овечкина – цветной пластиковый пакет. Любка, перепрыгнула неудобно лежавшую под ногами на самом ходу коробку, шагнула к двери, передала пакет в руки Аверинцеву.

– Вот чего он тут прятал. У нас со стариком видеомагнитофона нет. Не знаю, что уж на них записано.

Аверинцев раскрыл пакет, увидел на его дне три видеокассеты в прозрачных пластмассовых футлярах.

Утро субботнего дня Трегубович провел на жесткой скамье вокзального зала ожидания. Дважды он выходил в буфет, выпивал бутылку пива и съедал бутерброд с жесткой копченой колбасой и дважды возвращался на прежнее место, устраиваясь рядом с супружеской парой средних лет, оказавшейся проездом в Москве, ждавшей поезда на Брест. Последний раз шагая из буфета, пробираясь сквозь снующих взад-вперед пассажиров, Трегубович замедлил шаг возле газетного киоска, спросил старичка продавца, что интересного сегодня в печати. Старик посоветовал толстый еженедельник с полуголой девицей на обложке. Отрицательно покачав головой, Трегубович взял несколько вчерашних и сегодняшних газет, расплатился.

Муж с женой, соседи по скамейке, разложив на коленях бумажные салфетки, завтракали вареными яйцами, солеными огурцами и хлебом, запивая пищу газировкой. Трегубович вежливо пожелал соседям приятного аппетита, развернул первый номер из газетной стопки, перевернул лист, отыскивая криминальную хронику. Вот оно, то, что он хотел увидеть, заголовок крупными буквами в правом верхнем углу полосы: «Кто убил хозяина города?» И позавчера об убийстве Марьясова писали, и вчера, и сегодня. Ясное дело – шишка, богатый человек, меценат.

Умри Трегубович сегодня, умри прямо сейчас, на этой вот треклятой вокзальной скамье, от твердости которой до полной бесчувственности занемел зад, про его смерть и строчки не напишут, не найдется места. А про Марьясова – это, пожалуйста, для него газеты не жалко, потому что он хозяин города. Мэр, менты, прокуроры, газетные писаки у него на откупе, в жилетном кармане. Были на откупе, – поправил себя Трегубович. Теперь все в прошлом времени. Лучшие времена в прошлом, жизнь тоже в прошлом.

Так, что тут в газетах насочиняли? Трегубович медленно, с видимым удовольствием водил глазами по строчкам. «В областной прокуратуре отказались комментировать кровавую разборку, не сообщили корреспонденту детали происшествия, ограничившись самыми общими заявлениями. По словам прокуроров и милиционеров, обстоятельства и версии случившегося пока являются тайной следствия и не подлежат разглашению. Однако из конфиденциальных источников газете стало известно следующее.