Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

– один из наиболее рациональных и цивилизованных инструментов очищения экономики от нежизнеспособных хозяйственных единиц. Именно поэтому Закон о банкротстве был разработан нами в приоритетном порядке.

Нам постоянно приходилось отбиваться от активного вмешательства парламента в работу исполнительной власти. Верховный Совет в это время поставил в свою повестку дня вопрос о снижении размера некоторых налогов, в частности налога на прибыль и НДС, одновременно требуя от правительства выделения дополнительных средств на социальные программы.

В этом смысле компромиссное совместное решение по льготным кредитам отвело еще большую беду. В том же газетном интервью я сказал по поводу регулярных финансовых претензий парламентариев: «Полгода мы балансируем экономику под давлением политики. Если парламент настоит на своем, нас уже ничто не сохранит от гиперинфляции. Парадокс в том, что, принимая популистские решения, депутаты думают, что обезопасят себя. На самом деле они роют могилу всем…» Далее я предупреждал депутатов, что подобный способ свержения правительства приведет и к свержению парламента, и к падению президента. «Весь мировой опыт показывает, что гиперинфляция кончается диктатурой», – сказал я. И добавил, что недовольство общества становится таким, что чисто экономически ситуацию не успевают разрешить. Тогда приходят другие люди, с совершенно другими методами.

Решение о выдаче 600 миллиардов рублей льготных кредитов стало одним из первых крупных шагов в вынужденном отступлении правительства. Правда, мы все же попытались поставить тогда какие-то демпферы и в решении записали, что кредит предоставляется под 10 % годовых (ставка ЦБ тогда была 80 %), но если предприятие повышает цены на свою продукцию, то процентная ставка увеличивается пропорционально повышению цены. По большому счету, конечно, это невозможно было отследить. Там, где производилась монопродукция, финансовые органы, налоговая инспекция могли проверить, как предприятие соблюдает поставленное условие. Но на предприятиях с сильно диверсифицированным производством можно было обойти это ограничение за счет пересортицы. Предприятия также повышали цены на одни товары, а на другие пока оставляли прежними. При этом налоговой инспекции говорили, что пополнение оборотных средств у них идет по тем производствам, где цены заморожены. В общем, это наше условие имело больше воспитательный характер. Но в определенной степени оно срабатывало, поскольку, пока предприятия разбирались, как можно обойти поставленное ограничение, они цены все-таки придерживали. Мы остались верны себе и в выборе инструмента регулирования. Он был не административным, а сугубо экономическим.

Министерство экономики проделало тогда большую работу, определяя те предприятия, которые являлись как бы узлами неплатежей, порождая наиболее длинные их цепочки. Именно этим предприятиям в первую очередь выделялись деньги на пополнение оборотных средств, чтобы в максимальной степени расшить неплатежи. Но в результате слабости финансовых органов и налоговых служб предприятия вместо запланированных расчетов с поставщиками зачастую просто тратили полученные деньги на зарплату, причем делали это совершенно безнаказанно. Поэтому выделенные 600 миллиардов рублей ситуацию немного улучшили, но кардинально проблему не решили. Наверное, если бы мы тогда ввели систему казначейских обязательств, толку было бы больше, потому что казначейские обязательства нельзя обменять на наличные деньги или выплатить в качестве зарплаты. Но мы пошли по пути выдачи именно денег, ибо предполагалось, что система Министерства финансов вместе с Центробанком жестко отследит, куда пойдут эти деньги, и не позволит пустить их не по назначению, в том числе и на зарплату. В результате на этой акции выяснилась совершеннейшая неэффективность существовавшего в то время финансового контроля.

Правда, был в решении о выдаче кредитов на пополнение оборотных средств и один косвенный плюс. Апеллируя к нему и указывая на необходимость повысить обеспеченность выдаваемых кредитов, мы заставили Верховный Совет ускорить принятие чрезвычайно важного закона о залоге. Он был принят в окончательном чтении и подписан президентом всего через четыре дня после совместного постановления правительства и Верховного Совета. Этот закон делал кредитные отношения гораздо более цивилизованными и надежными, хотя, прямо надо сказать, был далек от совершенства. Первый закон о залоге получился сложным и не очень работоспособным. Предложенные в нем процедуры реализации залога были чрезвычайно затруднены. Закон явно не соблюдал баланс между интересами залогодателя и залогодержателя, ущемляя последнего. Тем не менее сам факт его принятия имел огромное значение. Это был один из базовых рабочих законов создаваемой рыночной экономики.

Всепрощение долгов под названием «взаимозачеты»

Выделение льготных кредитов на пополнение оборотных средств не смогло кардинально изменить ситуацию с неплатежами. Кризис неплатежей нарастал. Параллельно с ним нарастало и давление на правительство. Постепенно все большую популярность стала приобретать идея взаимозачета долгов предприятий. В какой-то момент он уже стал восприниматься как панацея от всех бед. Сторонниками этой идеи делались ссылки на то, что в Советском Союзе также регулярно проводились взаимозачеты. Замечу, что их регулярная повторяемость явно не свидетельствовала об эффективности этой меры. Даже в правительстве в конце концов многие (особенно министр финансов Барчук и отраслевики) стали склоняться к проведению взаимозачета, после которого, по их мнению, могла начаться новая жизнь без долговых проблем.

Главная беда этого инструмента состоит в том, что при взаимозачете вы фактически признаете, что вся продукция, которая была поставлена, нужна потребителю по назначенным поставщиком ценам. В реальной жизни она не оплачивалась не только из-за дефицита оборотных средств у получателя, а потому, что или не была ему нужна вовсе, или имела завышенные цены.

Как я уже сказал выше, многие предприятия продолжали отгрузку традиционным потребителям, хронически не получая оплату и рассчитывая именно на какие-то меры поддержки со стороны государства. Здесь имело место принципиальное отличие от ситуации в плановой экономике при внешней схожести проблемы и предлагавшегося пути ее решения.

В планово-распределительной системе предприятие было обязано поставлять продукцию потребителям в соответствии с заданными ему объемами и по установленным государством ценам. Финансовые потоки играли вторичную, подчиненную роль. Отсутствие оплаты воспринималось в первую очередь как недоработка самих плановых и финансовых органов, не сумевших сбалансировать материальные и финансовые потоки. Для ликвидации последствий такого дисбаланса государство само инициировало и проводило взаимозачет, списывая взаимные долги предприятий. В рыночной экономике, к которой с точки зрения взаимоотношений производителей и потребителей мы к тому моменту практически уже перешли, ситуация принципиально иная. В ней потребитель может получить продукцию, только гарантируя сам ее оплату. Если он не в состоянии ее оплатить, то нет и поставки. Если поставка уже произошла на согласованных условиях, но не оплачена в срок, наступают санкции против должника вплоть до принудительного банкротства. Наши же предприятия в массовом порядке отгружали друг другу продукцию, мало заботясь о ее оплате. Кончилось все давлением на правительство с целью проведения взаимозачета для спасения фактических банкротов.

Главный, а реально единственный аргумент сторонников этой идеи сводился к тому, что предприятия делали это по неопытности