Теории всего на свете - Джон Брокман

Объяснение возникновения структурированного языка на основе гипотезы обучения методом последовательных приближений – одно из тех красивых объяснений, которые переворачивают вещи с ног на голову. Оно предлагает убедительные и перспективные альтернативы теориям, утверждающим, что человеческий мозг весьма эффективно приспособлен к обучениям «человеческим» языкам. Согласно данной же гипотезе, все наоборот: человеческие языки весьма эффективно приспособлены к особенностям инструментов обучения, имеющихся у человека в мозгу.

Ключевая идея здесь в том, что язык сам по себе является адаптивной системой, которая меняет свои формы и структуры, чтобы становиться все более доступной для изучения носителями (то есть нами). Насколько мне известно, впервые эту идею высказал Терри Дикон в своей книге 1997 года The Symbolic Species («Символический биологический вид»). В неявном виде ее развивали такие компьютерноориентированные лингвисты, как Саймон Кирби, Мортен Кристиансен и другие. Во многих из этих работ использовались компьютерные модели, но в 2008 году Кирби с соавторами опубликовали в Proceedings of the National Academy of Sciences статью, где в принципе продолжали тот же ход рассуждений, расширяя доказательную базу при помощи лабораторных экспериментов на добровольцах-людях.

В ходе экспериментов испытуемых учили простенькому искусственному языку, состоящему из пар «набор символов – его значение», а затем тестировали их, чтобы узнать, насколько они освоили язык. В тесте задействовались как значения, которые уже показывались при обучении, так и новые значения. И дальше – главный фокус: затем обучалось «новое поколение» испытуемых, но при этом использовались не исходные материалы, а данные, полученные от «предшествующего поколения». Таким образом, язык заставляли протискиваться сквозь «поколенческое бутылочное горлышко», и языковые предпочтения одного поколения (в том числе вариации и допущенные ошибки) становились базой для обучения следующего поколения. Эксперименты неизменно показывали (согласуясь с результатами компьютерного моделирования, проведенного ранее), что языки, подвергающиеся такого рода кумулятивной (накопительной) культурной эволюции, становятся проще для изучения, демонстрируя усиление закономерностей в словообразовании и словоизменении. Это происходит потому, что языки меняются так, чтобы все лучше и лучше соответствовать основным особенностям субъектов (их носителей). Иными словами, языки адаптируются, становясь доступнее для изучения теми, кому предстоит осваивать их в данном месте и в данное время. Так происходит, поскольку ожидания и особенности изучающих влияют и на то, насколько хорошо они запоминают исходный материал («набор символов – его значение»), и на то, как они ведут себя, когда им представляют новый материал.

Таким образом, поведение языка отчасти напоминает поведение организма, который адаптируется к определенной экологической нише.

Эта ниша – мы.

Николас Карр

Журналист; автор книги The Shallows: What the Internet Is Doing to Our Brains («Мелководье: что Интернет делает с нашим мозгом»)

В 1969 году канадец Лоуренс Дж. Питер совершил в американском капитализме форменный переворот. «В любой иерархической структуре, – объявил он, – каждый работник склонен подниматься до уровня своей некомпетентности». Он назвал это утверждение принципом Питера и опубликовал его в одноименной книге. Небольшой томик, менее чем в 180 страниц, стал главным бестселлером года, разойдясь в количестве примерно 200 тысяч экземпляров. Нетрудно понять причину. Принцип Питера не только подтверждал то, что все давно подозревали (что все боссы – идиоты), но и объяснял, почему это должно быть так. Когда человек преуспевает в своей работе, он получает повышение. И так далее, и так далее – его повышают до тех пор, пока он не достигает должности, для которой не очень-то подходит. Тогда череда повышений кончается. Он нашел свой уровень некомпетентности. Здесь он и останется навсегда.

Принцип Питера стал крючком со многими остриями. Он не просто открыл нам глаза на болвана в шикарном кабинете. Он вдребезги разбил самую сердцевину Американской Мечты – желание как можно выше вскарабкаться по лестнице успеха. Оказалось, это желание – просто-напросто рецепт для формирования нации посредственностей. Предпринимательство – хитроумно устроенное надувательство, посредством которого некомпетентные работники сделали свою страсть к карьеризму повсеместно распространенной. Но это еще не все. Как отметил один рецензент из New York Times, этот принцип имеет «космические перспективы». Вскоре ученые разработали «обобщенный принцип Питера»: «В ходе эволюции системы стремятся развиваться так, чтобы достичь предела своей адаптивной компетенции». Прогресс всех на свете систем приводит их к точке, где система спотыкается. Форма всего сущего – форма вечного неуспеха.

Самые запоминающиеся, значительные объяснения поражают нас своей подозрительной очевидностью. Они обращаются к общим местам, к наблюдениям, которые все мы делали, к переживаниям, которые все мы испытывали, – и затем извлекают из них истину, которая в них таилась. Большинство из нас проходят жизнь, постоянно натыкаясь на деревья. Требуется великий объяснитель (такой, как Лоуренс Дж. Питер), чтобы сообщить нам: видите ли, дело в том, что мы в лесу.

Майкл Шермер

Издатель журнала Skeptic, ежемесячный колумнист Scientific American; автор книги The Believing Brain («Доверчивый мозг»)

Эмпиризм – самый глубокий и широкий (по сути, всеохватный) принцип, позволяющий объяснить большинство явлений в природе и обществе. Эмпиризм – принцип, который призывает нас смотреть на все своими глазами, а не доверяться авторитету других. Эмпиризм – основа науки. Девиз лондонского Королевского научного общества (первой научной организации в истории) гласит: «Nullius in verba», «Не верь никому на слово».

Вот и Галилей никому не верил на слово. Согласно аристотелианской космологии, которую Католическая церковь считала окончательным и неоспоримым авторитетом в вопросах Истины о небесных материях, все объекты в космическом пространстве должны быть круглыми и совершенно гладкими, к тому же все они должны обращаться вокруг Земли по орбитам, являющим собой идеальные окружности. Но когда Галилей собственными глазами посмотрел на небо через свою трубку с преломляющей линзой на одном конце и увеличительным стеклом на другом, он увидел горы на Луне, пятна на Солнце, фазы Венеры, спутники, вращающиеся вокруг Юпитера, и странный объект, движущийся вокруг Сатурна. Коллега Галилея, маститый астроном Чезаре Кремонини из Падуанского университета был столь рьяным приверженцем космологии Аристотеля, что даже отказался взглянуть в телескоп Галилея, заявив: «Я не верю, чтобы эти вещи видел кто-нибудь, кроме него, к тому же у меня закружится голова, если я стану смотреть в эти стекла». Те же, кто все-таки посмотрел в эти стекла, в буквальном смысле не поверили собственным глазам.