Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Теперь, когда возникла опасность конституционализма и ослабления активности, следовало любой ценой сохранить кипящий котел революции. Если революционная активность пролетариата сходит на нет, значит, пришло время обратить внимание на крестьянство. Атаки на меньшевиков были связаны не только с желанием захватить партию; Ленин хотел пристыдить их и заставить занять более революционную позицию. Он приравнивал меньшевиков к ненавистным либералам – кадетам, требовавшим небольших реформ, чтобы «успокоить» народ. Ленин сорвал маску с кадетов, разоблачил их двуличие и трусость. Всячески понося революцию и проводя политику соглашения с царизмом, они превозносят спокойный, «гужевой», по меткому определению Ленина, путь общественного развития. Коммунисты извлекли хороший урок из борьбы Ленина в 1906—1907 годах. Отсюда их гипнотическая способность вызывать у своих либерально-социалистических противников чувство вины за недостаточный радикализм. Когда произошел раскол в современном международном движении, китайские коммунисты применили подобную тактику против своих более уравновешенных (на этот раз) русских товарищей.

Сегодня такая политика в порядке вещей, но в то время было довольно трудно объяснить поведение Ленина. В апреле 1906 года наступил долгожданный момент, состоялось первое заседание Государственной думы. Перед началом заседания были обнародованы основные законы империи: вся исполнительная власть оставалась в руках императора; большое количество ограничений накладывалось на законодательную власть Думы. Нечего и говорить, русские либералы понимали, что страна готова к более демократичной системе голосования. Серьезное недовольство вызывали состав и полномочия Думы. Ленин отметил недостатки Думы и то неловкое положение, в котором оказались либералы – кадеты. Что это вообще за Дума? Какой настоящий демократ может согласиться с этой пародией на избирательную систему? Почти в каждом предложении Ленин призывал это законодательное собрание, большей частью либеральных трусов и ренегатов, самоутвердиться и отобрать власть у царя и его министров. То, что царь доверил кадетам правительство, было для Ленина одним из самых ужасных кошмаров. Однако он смело заявил, что рабочий класс быстро разберется с этими юристами и профессорами, получившими министерские посты из запачканных кровью царских рук. Почему? Да потому, что они способны только «выпускать пар» и будут разоблачены перед рабочим классом.[171]

Он как-то забыл, что начал «срывать с них маску» с момента создания партии. его страхам и надеждам вряд ли удалось воплотиться в реальность. Реакционные круги оправились от испуга, и ни о каком конституционализме уже не шло и речи. Царь уволил Витте до созыва Думы. Витте остановил шквал революционной атаки, получил большой заем у французских банкиров и теперь стал не нужен. его место заняло бюрократическое ничтожество. Со своей стороны Дума не была настроена сотрудничать с правительством. Для многих кадетов думская трибуна являлась местом борьбы за демократизацию России. Среди депутатов было много крестьян, а основная масса крестьянства по-прежнему была предана царю; закон, дающий право принять участие в голосовании, только укрепил эту веру.[172]

Самая большая группа крестьян, так называемые трудовики, стояла левее кадетов. Многие из них по духу были ближе к эсерам (официально эсеры бойкотировали выборы). Они требовали национализации земли, кроме крестьянских наделов, мирным путем. «Пролетариат борется – буржуазия крадется к власти. Пролетариат разрушает самодержавие – буржуазия цепляется за подачки слабеющего самодержавия. Пролетариат перед всем народом поднимает высоко знамя борьбы, буржуазия – знамя уступочек, сделок, торгашества», – писал Ленин. Но Владимиру Ильичу не стоило волноваться. Дума, просуществовав чуть больше двух месяцев, была распущена. То, что произошло после роспуска Думы, показывает, насколько плохо понимали в России правила парламентской игры. Двести думских делегатов отправились в Финляндию и выпустили там манифест, призывая народ отказаться от уплаты налогов, мобилизации в армию и тому подобного. Это был призыв к восстанию в ответ на действия правительства. Многие кадеты подписали выборгский манифест, а членами партии кадетов были известнейшие юристы и историки, специализирующиеся на вопросах государственного устройства.

Реакцию Ленина можно было предвидеть. Он заявил, что, учитывая уроки 1905 года, следует «более решительно, энергично и наступательно браться за оружие». На тот момент казалось, что революция вот-вот начнется. Летом 1906 года революционное движение в стране вновь усилилось: поднялась волна политических стачек, разгорелась борьба крестьян против помещиков, произошли волнения в воинских частях. Но страна была измотана революционными потрясениями, длившимися уже полтора года. Ленин продолжал взывать к массам. В августе он писал: «Социал-демократы должны признать и одобрить массовый террор». Известия о восстании в Свеаборге и Кронштадте привели Ленина в неописуемый восторг. По его предложению Петербургский комитет принимает решение о проведении всеобщей политической забастовки в поддержку свеаборгского и кронштадтского восстаний.

С конца лета 1906 года Ленин все больше времени проводит в Финляндии. Революционерам стало опасно подолгу оставаться в России: в правительстве новые настроения и тенденции.

«…Все это (революционные атаки и пропаганда) может быть изложено в следующем ультиматуме, адресованном властям: «Руки вверх!» В ответ, господа, правительство, убежденное в своей правоте, спокойно ответит: «Вам нас не запугать». Это слова нового премьер-министра и министра внутренних дел Петра Столыпина. Обладая удивительным талантом окружать себя ничтожествами, летом 1906 года Николай II все-таки умудрился назначить на должность премьер-министра человека, который совмещал в себе искреннюю преданность трону и решимость подавить революцию с государственным подходом к излечению России от болезней. Вся изобретательность Витте была направлена в сферу социальной инженерии. Столыпин не испытывал чувства социальной неполноценности, не был он и завистливым карьеристом. Пост, который он согласился занять, и проводимая им политика подразумевали вероятность, даже возможность, политического убийства. Будучи горячим патриотом, он принимал эту возможность с христианским смирением. «…Вечером, когда я вхожу в спальню, я говорю себе, что должен благодарить Бога за то, что он даровал мне еще один день жизни. Постоянное осознание близости смерти есть цена моих убеждений». Стоицизм Столыпина не согласовывался с готовностью использовать весьма сомнительные методы для подавления революции и защиты трона. Несмотря на репрессии, он думал о гражданском примирении, процветании России и ее положении в мире.

Но для начала должно было наступить спокойствие. Столыпин верил, что парламентаризм сможет примирить с царской властью, и собирался использовать время до выборов в Думу для подавления восстаний и проведения самых неотложных реформ. Почти одновременно правительство объявило об учреждении военно-полевых судов для рассмотрения вопросов, связанных с революционными беспорядками, и создании комплексной программы реформирования деревни. С одной стороны – репрессии, с другой – реформы, в этом был весь Столыпин. Он поддерживал неблаговидные действия охранки, но одновременно предлагал представителям умеренных конституционных партий войти в его кабинет. его личная трагедия, как и трагедия всей России, заключалась в том, что либералы видели в Столыпине безжалостного палача, а реакционеры опасного реформатора.