Присягнувшие Тьме - Жан-Кристоф Гранже

«ЗАКОН – ЭТО TO, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ».

Что означали эти слова? Почему именно она их произносила?

Теперь она захрюкала, как свинья. Ее хрип сопровождался резким свистом. Вдруг ее зрачки вернулись на место. Они горели желтым пламенем. Плюнув мне в лицо, она завыла хриплым голосом:

– ТЫ БУДЕШЬ ЖРАТЬ СВОЕ ДЕРЬМО В АДУ!

У меня за спиной щелкнул замок. Десять отведенных мне минут истекли.

Чем ближе к Катании, тем плотнее становилась пепельная завеса. Уже невозможно было различить щиты с надписью «Вулканический пепел». Частицы пепла скрипели под дворниками. Я еле полз и, чтобы хоть что-то видеть, снаружи протирал рукой лобовое стекло.

Вид вулкана изменился. Теперь над ним кроме серого столба пепла, извергавшегося под огромным давлением, вздымался еще и мерцающий столб пара. Слышался чудовищный рев, перекрывавший грохот взрывов. О том, что выбросы поднимаются на несколько километров, можно было судить по кружившим гораздо ниже вертолетам.

Склон между двумя разверстыми глотками был прорезан красноватыми венами, вскипавшими раскаленной лавой. В горе происходили геологические изменения. Возникали вулканические конусы, рельеф колыхался, словно на горизонте вытряхивали ковер. Я наблюдал природное явление, о котором обычно знают лишь по преданиям давних времен. Поверхность земли покрывалась трещинами, размягчалась, вспучивалась, обнаруживая свою живую природу, ее горячую плоть. Гора изменяла облик, и я вместе с ней. Мое настоящее шаталось, лопалось, кренилось, выплескивая меня в эту первобытную ночь мира.

Кордоны вокруг Катании становились все плотнее. Офицеры Финансовой гвардии в масках проверяли документы и пропуска. Вынужденные стоять, автомобилисты спокойно читали газеты. Это был конец света, но никого он не волновал.

15 часов, via Etnea

Теперь мне хотелось услышать, что скажет архиепископ Катании, монсеньор Паоло Кореи. Мне хотелось иметь четкое представление об отношении Церкви к делу Агостины Джедды.

Город был погружен во мглу, но в архиепископстве, по-видимому, дали обет не пользоваться электричеством. Там царила та же атмосфера деловитости, что и в полицейском участке или в редакции газеты. Только в затемненном варианте. По коридорам бегали священники, поправляя на ходу сутану или неся крест и кадило.

Остановив одного из них, я спросил, как пройти в кабинет монсеньора Кореи. Его глаза превратились в блюдца, и он не ответил. Я оставил его и начал карабкаться вверх по лестнице, работая локтями в этом хаосе. Наконец я нашел на последнем этаже табличку с надписью «Архиепископ», постучал для порядка и вошел.

В сумерках за письменным столом сидел старик в черной сутане и что-то писал. Слабый свет из огромного окна падал сзади на его лысину. Он поднял голову и посмотрел на меня тяжелым взглядом:

– Кто вы такой? Кто вам позволил?

Я протянул ему удостоверение, назвался и тут же объявил причину визита – Агостина Джедда. Мне было не до церемоний. Человек в сутане опустил глаза на бумагу. У него было невозмутимое лицо, похожее на бульдожью морду.

– Уходите отсюда, – сказал он спокойно. – Мне нечего вам сказать.

Я закрыл за собой дверь и подошел к столу. Окружающие нас картины казались монохромными.

– А вот я, напротив, полагаю, что вы много чего можете рассказать, и я не уйду, пока всего не услышу.

Архиепископ медленно поднялся, опершись кулаками о стол. От него исходила невероятная сила. Шестидесятилетний колосс, который мог бы еще нести дубовый крест во время процессии. Или выкинуть меня в окно.

– Что это за тон? – Он стукнул кулаком по столу во внезапном приступе гнева. – Со мной здесь так не разговаривают!

– Все когда-то случается.

Прелат прищурился, как будто хотел меня лучше рассмотреть. На груди у него тускло блестел золотой крест. Уже гораздо тише он произнес:

– Вы сумасшедший. Вы, видимо, не в курсе, что вокруг нас рушится мир?

– Ничего, он еще поскрипит, пока я не узнаю правду.

– Вы сумасшедший…

Архиепископ тяжело сел, сдаваясь:

– Пять минут. Так что вы хотите знать?

– Ваше профессиональное мнение. Как вы объясняете преступление Агостины Джедды?

– Эта женщина – чудовище.

– Агостина Джедда – избранница Бога. Официально признана чудесно исцеленной. Вашей епархией. Вашим комитетом экспертов и духовных лиц. Римской курией. Вы подтвердили ее физическое и душевное выздоровление. Как она могла измениться так… кардинально? Или как вы могли так ошибиться? Не разглядеть дремавшего в ней безумия?

Архиепископ не поднимал глаз. Рассматривая свои ладони – широкие, серые, неподвижные в темноте, он пробормотал:

– Я дал себе слово больше об этом не говорить.

– Отвечайте!

Он приподнял веки. Его взгляд был необычайно пронзителен, полон силы. Такой взгляд должен пронимать до самого нутра аудиторию, когда он поднимается на церковную кафедру и смотрит на прихожан.

– Мы ошиблись, но не так, как вы думаете.

– А как я думаю?

– Мы просто перепутали полюса. И все.

– Я не понимаю.

– Агостина чудесно исцелена не Господом. Она чудесно исцелена дьяволом.

Я застыл на месте, когда услышал эти слова.

– Чудесно исцелена дьяволом?

– Агостина была спасена демоном. Теперь мы в этом уверены. Она нас всех одурачила. Своими молитвами, своими паломничествами, своей деятельностью сестры милосердия. Все это обман. Агостина очнулась одержимой. Ее спас Сатана. Она играла роль, чтобы сильнее нас оскорбить. Дьявол – лжец. Перечитайте святого Иоанна: «…когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи».

У меня сильно закружилась голова, но я успел уловить самое важное: монсеньор Паоло Кореи и, несомненно, вместе с ним вся его епархия и церковные власти признавали за демоном способность исцелять. То есть считали его высшим существом – или низшим, если желаете поиграть словами.

Сатана как воплощение сверхъестественной силы!

– Как вы можете так говорить? Мы живем не в Средневековье!

Мой собеседник схватил чистый бланк со штампом архиепископства и нацарапал на нем какое-то имя и адрес, затем произнес усталым голосом:

– Ваши пять минут истекли. Если хотите узнать больше, ступайте к теологам Ватикана. Может быть, вас примет кардинал ван Дитерлинг. – Он подтолкнул ко мне листок. – Вот его координаты.

– Он экзорцист?

Корси покачал бульдожьей головой. Он откровенно улыбался в темноте: