Весь мир театр - Борис Акунин

– Она только о них и говорит. Что сколько стоит, да какую бывещь она себе купила, если б получала больше жалованья. Она не говорит оденьгах, только когда делает любовь, но сразу после любви начинает проситьподарки. Я был ранен, истекал кровью, а она от меня отвернулась!

Почувствовав, что на нее смотрят, Клубникина оглянулась,сложила губы розочкой и послала Масе воздушный поцелуй.

– Скажите ей, господин, что я не желаю ее больше знать!

– Сейчас.

Фандорин подошел к Симе, выразительно взглянул на Ловчилина,и тот моментально испарился.

– Мадемуазель, – тихо спросил Эраст Петрович, – сколько вамплатит хан Альтаирский?

– Что? – пискнула Клубникина, замигав пушистыми ресницами.

– Вы шпионите за Элизой, доносите обо всем ее мужу,подкладываете записки и прочее. Не смейте мне лгать, иначе я объявлю об этомвсем, вслух. Вас выгонят с позором из т-труппы… Хорошо, исправлю вопрос. Меняне интересует сумма вознаграждения. Я должен знать, где я могу найти этогог-господина.

– Помилуйте! Как можно?! – Глаза Симы наполнились чистыми,высококачественными слезами. – Элиза моя любимая подруга! Мы с ней как сестры!

Фандорин дернул углом рта.

– Считаю до т-трех. Раз, два…

– Он снимает квартиру в доходном доме Абрикосова наКузнецком, – быстро проговорила Клубникина, поморгала – слезы высохли. – Теперьвы меня не выдадите? Смотрите, вы обещали!

– Давно вы у хана на жалованьи?

– С Петербурга… Милый, родной! Не погубите! Ной Ноевичославит меня на весь театральный мир! Меня не возьмут ни в одну приличнуютруппу! Поверьте, я умею быть благодарной!

Она часто задышала, придвинувшись к Эрасту Петровичу. Онпокосился в ее декольте и, поморщившись, отодвинулся.

По лицу Симы снова, все с той же фантастической легкостьюполились слезы.

– Не смотрите на меня с таким презрением! Это невыносимо! Яналожу на себя руки!

– Не выбивайтесь из амплуа субретки, м-мадемуазель.

Он слегка поклонился и быстро пошел к выходу. Только поманилза собой Масу.

Прежде всех прочих дел нужно было отвезти японца кспециалисту по мозговым травмам. То, что Масу покачивало из стороны в сторону,а также зеленоватый оттенок его лица вызывали у Эраста Петровича беспокойство.Подозрительна была и необычная словоохотливость. По опыту Фандорин знал: еслияпонец без умолку болтает, значит, скрывает паршивое самочувствие.

По дороге на Девичье Поле контуженный говорил уже не о Симеи непостоянных женщинах, а о себе и героических мужчинах.

Началось с того, что Фандорин извинился за свой неудачныйпрыжок и похвалил помощника за проявленную расторопность.

– Да, – важно отвечал Маса. – Я герой.

Эраст Петрович сдержанно заметил:

– Очень возможно. Но решать, герой ты или нет, предоставьдругим.

– Ошибаетесь, господин. Всякий мужчина сам решает, герой онили нет. Нужно сделать выбор и потом уже ему не изменять. Мужчина, которыйсначала решил быть героем, но потом раздумал, являет собой жалкое зрелище. Амужчина, который посередине жизни вдруг перешел из негероев в герои, рискуетиспортить себе карму.

Приподняв на лоб автомобильные очки, Эраст Петрович стревогой покосился на пассажира – не бредит ли.

– А попонятней?

– Мужчина-герой посвящает свою жизнь служению какой-нибудьидее. Чему или кому он при этом служит – неважно. У героя могут быть жена идети, но лучше обойтись без этого. Печальна участь женщины, связавшей своюсудьбу с героем. Еще жальче детей. Страшно расти, чувствуя, что отец всегдаготов тобою пожертвовать ради своего служения. – Маса горько вздохнул. – Другоедело, если ты негерой. Такой мужчина выбирает семью и служит ей. Геройствоватьему нельзя. Это все равно что самурай предаст своего сюзерена ради того, чтобыпокрасоваться перед публикой.

Фандорин внимал с интересом. Масины философствования иногдабывали любопытны.

– Чему же служишь ты?

Японец поглядел на него с обидой и изумлением.

– Вы еще спрашиваете? Тридцать три года назад я выбрал вас,господин. Один раз и на всю жизнь. Женщины иногда – довольно часто – скрашиваютмое существование, но я не обещаю им многого и никогда не связываюсь с теми,кто ожидает от меня верности. У меня уже есть кому служить, отвечаю им я.

И стало Эрасту Петровичу стыдно. Он сконфуженно закашлялся,чтобы прочистить возникший в горле ком. Маса увидел, что его господин смущен,но причину понял неправильно.

– Вы себя казните за любовь к Элизе-сан? Напрасно. Моеправило к вам не относится. Если вы желаете любить женщину всей душой ичувствуете, что это не мешает вашему служению, так на здоровье.

– А… а в чем, по-твоему, мое служение? – осторожно спросилФандорин, вспомнив, что всего четверть часа назад размышлял о «стерегущих дом».

Японец беспечно пожал плечами:

– Понятия не имею. Мне все равно. Достаточно, что у вас естькакая-то идея и вы ей служите. А моя идея – вы, и я служу вам. Всё очень простои гармонично. Конечно, любить всей душой – очень большой риск. Но, если вамугодно знать мнение человека, хорошо разбирающегося в женщинах, такая, какЭлиза-сан, подошла бы нам лучше всего.

– Нам?

Эраст Петрович сурово посмотрел на японца, но взгляд Масыбыл открыт и ясен. И сразу же стало очевидно, со всей определенностью, что уяпонца никогда и ничего с Элизой не было, не могло быть. Лишь в помрачениирассудка мог Фандорин вообразить, будто Маса способен относиться к избранницесвоего господина как к обыкновенной женщине.

– Вы ведь не хотите, чтобы между нами влезла ревнивая жена,которая возненавидит меня за то, что нас с вами многое связывает? Всякаянормальная супруга так бы и поступила. Но актриса – дело иное. У нее кроме мужаесть театр. Ей не нужно сто процентов ваших акций, ей довольно сорока девяти.

Автомобиль, подпрыгнув на трамвайных путях, пересек Садовоекольцо.

– Ты всерьез собрался меня женить? – спросил Фандорин,переходя на русский. – Но з-зачем?

– Сьтоб быри дзети, и я их учир. Сын, – уточнил Маса,подумав. – Девотьку я вряд ри смогу научить чему-то хоросему.