Одинокий пишущий человек - Дина Рубина

Молодой автор был, как правило, весьма престарелым человеком. Мы усаживали его, придвигали поближе вентилятор («Добираюсь к вам из Ашдода, жара немыслимая, климат ужасный!»), наливали чай («кофе в моём возрасте вредно!») и ставили тарелку с дешёвым печеньем «Привет» из русского магазина. Печенье покупалось за казённый счёт, и вот не помню, в какую графу мы с Витей вписывали эти расходы. Автор рассказывал нам всю свою жизнь, не подозревая, что просто пересказывает свои написанные воспоминания. Это было очень удобно: можно даже не вынимать из конверта бумажный кирпич и впоследствии, составляя отзыв о книге, сказать, что особо тебя впечатлила сцена с начальником ОТК при запуске новой конвейерной линии.

Спустя неделю автор звонил – узнать, собираемся ли мы публиковать его гениальный опус. Я всегда очень хвалила. Очень! Придумать причину, почему газета не может опубликовать пятисотстраничную биографию старшего бухгалтера чулочно-трикотажной фабрики в Чебоксарах, нетрудно. Но это должна быть причина кристальной ясности и ангельской доброты. Всё это я обеспечивала – на черта ж я писатель, в конце концов. Вите этого поручать было нельзя. Он бы обхамил и Мать Терезу. Возможно, Мать Терезу – в первую очередь, чтоб не крутилась под ногами со своим, блядь, милосердием!

Затем автор являлся забирать свой труд – снова чай, печенье («мне кофе вредно!»)… и так далее.

Всё это более или менее описано в романе «Вот идёт Мессия!».

Однажды посреди сдачи номера в печать (всегда нервный и затяжной день!) раздался звонок и очень, ну очень знакомый голос мягко спросил: «Скажите, могу ли я поговорить с Диной Рубиной?»

«Молодой автор!!! – в панике поняла я, судорожно рыская глазами по столу в поисках очередной забытой, не прочтённой мною рукописи. Голос был ужасно знакомый, о боже, какая я свинья, значит, бедный человек уже приходил, оставлял свой долбаный роман!!! «Минуточку… пожалуйста, минуточку!» Закрыла ладонью трубку и прошипела Вите: «Пенс какой-то! Где его рукопись?»

«Какая, блядь, рукопись?! – завопил Витя в полный голос. – Нам номер сегодня сдавать, пошли его нах!..»

«Вас беспокоит Гердт, – проговорили в трубке. – Дина, я тут гуляю неподалёку, хотел зайти, познакомиться».

Я молчала, краем мозга удивляясь, что телефонная трубка в моей руке не взорвалась, не расцвела цветами, как рождественский посох, не зазвенела птичьими голосами… «Зиновий Ефимович… – выдохнула я хриплым шёпотом. – Где вы?»

Само собой, номер наш полетел к чертям. Мы оба выбежали на улицу (Витя в пляжных тапочках) – ловить великого Гердта, чтобы безопасно провести его к нам в офис мимо блядей и клиентов борделя «Белые ноги». И часа три пили кофе, сожрали всё печенье, плавились от счастья, таяли от восторга… внимали! Зиновий Ефимович царил, он был в ударе. Как нашёл меня? Друзья подсказали… Просто прочитал в «Новом мире» мою повесть «Во вратах Твоих», присмотрел там для себя такого персонажа – пенсионера, что бродит по израильским гипермаркетам с дырчатой советской авоськой в руках и всем знакомым-незнакомым кричит: «Я папа Лёвы Рубинчика!» Очень хотел его сыграть…

От потрясения, от счастья в тот день я чуть концы не отдала. До сих пор иногда задаюсь вопросом: кто, какой ангел-хранитель прислал ко мне в тот день Гердта – волшебника, реаниматора, вестника жизни после смерти? Ведь именно в тот день я глубоко осознала и приняла эту истину: где ты, там и мир.

Стыдно признаться, но я скучаю по тем временам, когда попутку в Москве ловили, стоя у кромки тротуара с поднятой рукой. Конечно, сейчас с яндексом-туда-сюда оно и куда проще, и безопаснее, и комфортней. И всё же нынешние таксисты наверняка проинструктированы – как следует и как не следует себя вести с пассажиром. Знают, что лучшая политика с нашим братом – плотно закрытый рот.

А всего каких-то лет десять назад, приезжая в Москву и стараясь успеть там и сям, что непросто в подобном городе-государстве, я выскакивала из отеля и стояла на углу, под снегом, под дождём, гадая – кого сегодня пошлёт судьба на моё писательское счастье.

Есть в моей копилке случаи изумительные – многие описаны в книге «Больно только когда смеюсь». А одну спонтанную поездку помню до сих пор. Подобрали меня на углу Якиманки, уже с пассажиром – симпатичной словоохотливой женщиной. Может, они уже ехали вместе минут сорок – разговор был в самом разгаре. Ввалилась я из дождя, шумно благодаря и водителя, и попутчицу. В разговор, само собой, не стала встревать, пришлось кое-что восстановить по смыслу. Женщина работала медсестрой в одной из московских городских больниц и охотно, весело делилась разными случаями из практики:

«…прооперировали его нормально, покатила я его в палату интенсивников. Везу по коридору, и прихватило меня – ну бывает! Вижу, он дремлет, наркоз же медленно выходит… Закатила его под лестницу, там уже две каталки с клиентами стояли. Поспит, думаю, не страшно – и ринулась в туалет… Выхожу минут через десять, иду под лестницу, где оставила его. Смотрю: лежит, глаза вытаращены, сам не свой. «Вы, – говорит, – куда ж меня привезли?! Справа – покойник, слева – покойник!» – «Ну и что! – и улыбаюсь ему, чтоб успокоить. – Загадайте, – говорю, – желание!..»

Иногда чаще, чем требуется, я ссылаюсь на свои беседы с таксистами. Это удобное преувеличение, лукавая фигура речи, мой талисман. Всегда можно сослаться на «слышала от…» – придумав всё что угодно. По краткости общения и отсутствия дальнейшего знакомства это почти тень отца Гамлета.

Ребята они действительно осведомлённые в самых разных областях жизни: ещё бы, покрутите баранку с четырёх утра до четырёх вечера да повозите самую разную публику. Это гораздо круче, чем получить высшее образование в какой-либо гуманитарной области. Я же, в вечном своём поиске, в вечной охоте за штучным товаром, за историей, словцом, акцентом, характером, всегда рада поболтать – на первый взгляд вроде ни о чём.

Подход мой в этом деле не стандартный, и я не к каждому подкатываюсь. Просто вижу людей с историей, с разговором, с переборами струн, – я ж провинциалка, и провинциалов вижу, понимаю и люблю.

«Сам я? Из Костромы», – роняет таксист, молодой парень, на пятой минуте нашего знакомства. «Ах, из Костромы, – замечаю я. – У вас там улица перед Ипатьевским монастырём, где по воскресеньям ярмарка, да? На прилавках кружева-кружева… скатерти, салфетки, полотенчики… Такая сливочная, гречишно-льняная волна… Отрадная картина…» Ещё два-три подобных замечания, ещё две картинки, и он мой с потрохами, и мы всю дорогу треплемся о том о сём. Я невзначай узнаю множество самых разных вещей о его жизни – почём он снимает квартиру, вышли родители на пенсию или ещё работают, есть ли у них огород, что сажают… и на кого учится его невеста… В эти минуты я не придуриваюсь, не вру, не подмазываюсь – мне искренне интересно. Вот в эти двадцать минут я горячо интересуюсь жизнью Гриши – так зовут молодого человека, даю какие-то советы. Огорчаюсь из-за его мамы (онкология!).