Брак по-американски - Анна Левина

…И тот, кто с песней по жизни шагает,

Тот никогда и нигде не пропадёт!

08.12.96

Санкт-Петербург

«Я так спешу и так стараюсь,

Я падаю во сне и просыпаюсь…»

Милая моя, здравствуй!

Как всегда, я виноват (не помню, в который раз!) за долгое молчание, но прошу у тебя снисхождения. Вот уже несколько месяцев пытаюсь сочинить письмо о своей жизни и состоянии души, но ничего, кроме банальностей и плохой погоды последних месяцев, не пишется. Но я надеюсь, что, несмотря на моё недостойное поведение, писать ты не перестанешь. У тебя лёгкая рука и сама ты легкая на подъём, поэтому я уверен, что у тебя будет успех, как результат твоей свободы и умения без лишних колебаний сорваться с места и полететь! Спасибо тебе, дорогая, что ты по-прежнему внимательна ко мне, держишь меня в курсе своей жизни. Твои послания — символ несостоявшегося общения. Приходится с грустью говорить о символах вместо реальности.

А теперь о себе. Живу. Старею. Мечтаю. Как-то стал чаще осознавать, что жизнь почти прожита. Не хочется думать о том, что будет завтра. Знаю только одно — будет работа. Несколько раз пытался написать тебе письмо. Садился. Думал. Проклинал свою жизнь. Откладывал лист бумаги и ручку. Ничего в голову не лезло, кроме «чернухи».

Встаю утром, смотрю в зеркало и вижу лицо малознакомого человека. Пытаюсь прочитать в его глазах что-нибудь о себе. Но глаза тусклы и молчаливы. Губы сжаты, потому что говорить не хочется. Морщины на лбу напоминают мне, что человек в зеркале не молод, и линии их не отражают благополучие. Не хочется ни о чём его спрашивать. Даже стереотипное американское «Ты в порядке?» здесь кажется неуместным.

Да, я сам автор сценария своей собственной жизни и сам его единственный исполнитель. Были ли рядом другие герои? Были. И как на сцене, они отыграли свои роли и разошлись по домам. Осталось лишь кино моей памяти, а сценарий не переписать!

Может быть, теперь тебе не так интересно читать мои письма. Я часто думаю: что нас сейчас связывает? Далёкое прошлое общение? И да, и нет. Ты для меня и воспоминание молодости, и, прости за сравнение, духовная трубочка-аорта, через которую в меня вливается живительная струйка твоей энергии, единственного близкого мне человека, и это хоть как-то поддерживает мой иллюзорный мир. Ты настоящая женщина, которая сохранила в себе огромную, тёплую душу и облако чувств, что можно встретить не часто. Разве не это привлекает к тебе людей разного возраста, и я в их числе, хотя для меня уже поздно! Теперь уже можно признаться, что я «опасности» для тебя не представляю. Я всего лишь одно из твоих воспоминаний и, смею надеяться, что приятное. Моя жизнь, в сравнении с твоей, не просто другая, а очень сильно другая, похожая на неизлечимую болезнь в старости. Не будем спрашивать «кто виноват?» и «что делать?». Так сложилось. Прошла моя 52-я осень. Осень — это всегда грустно, тем более что свою «болдинскую осень» я давно пережил. В мистику я не верю, но есть своя извилинка в потоке жизни, по которой мой маленький бумажный кораблик, цепляясь за берега, всё-таки плывёт. Всё хорошее и сладкое позади. Ничего не стоит прожитая жизнь, если рядом не бьётся женское сердце, а твоё, здоровое, не страдает.

Всё как-то печально получается. Знал, что будет невесело, поэтому так долго не писал тебе. Уверен, не такого письма ты от меня ждала. Прости, дорогая, в эпистолярном жанре я также не совершенен. Я не доволен собой и знаю чего и сколько я не умею и не познаю. Самоедство во мне сидит как кочерыжка.

Несколько слов о прошедшем лете. Отпуск я провёл, как всегда, в Карелии. Август и часть сентября. Лето было удивительное, тёплое и очень сухое. Тепло стояло долго. Последний раз я купался в озере 5-го сентября, чего не бывало никогда раньше. Обычно сентябрь в Карелии прохладный и дождливый. К сожалению, тёплое и сухое лето обернулось другой стороной — в лесу не было брусники и грибов. Моя душа разрывалась от бессилия перед стихией природы. Лес был бесплодным как несчастная женщина. Мама говорит, что во всём виноват високосный год и Ельцин. В чём-то она права. Такого насилия над природой и людьми в один год вряд ли можно выдержать.

Занимался я заготовкой на зиму дров для мамы, ведь у неё в доме печное русское отопление. Мама у меня просто молодец, сама справляется по дому, занимается огородом. Вырастила для меня огурцы, которые я с удовольствием засолил по собственному рецепту. Молю Бога, чтобы мама, единственный близкий и дорогой для меня здесь человек, была здорова, прожила как можно дольше, а я мог бы приезжать в родной дом.

А у меня теперь ещё один день рождения. Случилось так, что, приехав из отпуска, после работы, это была пятница, около 8 часов вечера, я зашёл в подъезд своего дома. Вместе со мной вошли двое парней, потом подошёл ещё один. Зашли в лифт. Двое приказали мне выйти. Я вышел, потом удар в висок и наступила полная темнота. Больше ничего не помню. Как мне рассказали потом соседи, я лежал на лестничной площадке в луже крови. Сначала соседи меня даже не узнали, посчитали, что чужой мужик валяется. Потом долго ждали милицию, ещё дольше «Скорую помощь». Я очнулся после укола, который сделал мне врач «Скорой». Ничего не видел, только слышал какие-то далёкие незнакомые голоса.

Операцию по трепанации черепа сделали на другой день. Двое суток лежал в реанимации. Слава Богу, организм мой оказался способным бороться. Через несколько дней я уже самостоятельно доползал до туалета. Через месяц меня выписали, теперь больше четырёх недель в наших больницах за бесплатно не держат. Самочувствие было ужасное, и физическое, и нервное. Голова болела круглые сутки. Мои друзья и знакомые, как могли, помогали мне. Через неделю меня снова отвезли в ту же больницу, только вместо нейрохирургического отделения положили в неврологическое. Там я пробыл ещё месяц. Заметно стало лучше. Вернулся домой. Две недели ходил в свою поликлинику. За эти месяцы я понял, что может быть со мной через десяток лет, когда я стану старым и больным. Это жестокая правда, но ей надо смотреть в глаза.