Месть темного бога - Линн Флевеллинг

— Я не ошибаюсь.

Алек умолк, но Серегил чувствовал: что-то все же тревожит юношу.

— Ну-ка давай выговаривайся.

Алек бросил взгляд на тени на потолке и вздохнул:

— У меня такое чувство, что ты просто хочешь, чтобы я не путался под ногами.

— Это так, но только на неделю, как я тебе и говорил. — Приподнявшись на локте, Серегил посмотрел на Алека. — Послушай меня. Может быть, я и зарабатываю на жизнь не очень честным способом, но друзьям я всегда говорю правду. Может случиться, что я о чем-то не захочу тебе рассказать, но лгать я не буду. Это я тебе обещаю, и вот тебе моя рука., Алек смущенно пожал ему руку, потом снова откинулся на подушки.

— Что ты собираешься делать, когда вернешься?

— Сначала увижусь с Нисандером, чтобы узнать, не раскопали ли чего его люди. Потом, есть еще Гемелла, женщина, занимающаяся резьбой по камню, которая живет на Собачьей улице и о которой говорят, что она мастерица по подделке печатей.

— Но как ты заставишь ее говорить?

— Ну, что-нибудь придумаю.

На следующее утро Серегил проснулся задолго до рассвета. Алек перекатился за ночь на другой край постели и спал, как обычно, свернувшись калачиком и свесив руку Подавив желание потрепать светлые волосы, разметавшиеся по подушке, Серегил вышел в холл, оделся и галопом поскакал в город.

Еще до полудня он был уже в башне Нисандера; волшебник вместе с Теро изучал какой-то свиток.

— Новости есть? — спросил Серегил.

— Пока нет, — ответил Нисандер. — Как мы и ожидали, заговорщики достаточно благоразумны, чтобы не посылать за раз больше одной фальшивки. Думаю, мы еще можем кое-что предпринять, прежде чем они нанесут очередной удар.

— Значит, все, чем мы располагаем, — поддельное письмо. — Серегил вытащил из кармана и стал снова внимательно разглядывать восковые печати на ленте. — Это, должно быть, работа Гемеллы. Не знаю никого больше, кто мог бы добиться такого совершенства. Ты только посмотри!

Он вынул собственную печать из кошеля и приложил к отпечатку на воске; они оказались неразличимы. Серегил в свое время сам нарисовал эмблему: грифон с развернутыми крыльями, держащий в поднятой лапе полумесяц. Неизвестный мастер передал все мельчайшие детали рисунка, включая даже те незаметные погрешности, которые Серегил специально допустил, чтобы легче отличить подделку.

— Она прекрасно знала, чью печать подделывает, — добавил он лукаво. — Благородный Серегил не раз делал ей вполне добропорядочные заказы

— А нет ли вероятности, что оттиски были сделаны настоящей печатью? — спросил Теро, разглядывая перстень-печатку. — Мне помнится, что тебе случалось проникать в дома аристократов, чтобы тайком получить оттиски их печатей.

— Именно поэтому я никогда не разлучаюсь со своей печатью, — резко ответил Серегил, пряча вещицу.

— Ты сам этим займешься, надеюсь? — спросил Нисандер.

— Еще бы.

— Прекрасно. А пока оставь, пожалуйста, письмо у меня. Серегил изумленно посмотрел в лицо старому волшебнику, потом молча передал ему документ Первым поползновением Гемеллы было не обращать никакого внимания на робкий стук в дверь. Золото в ковше достигло как раз нужного цвета, пора было его разливать, а если не сделать этого немедленно, придется все начинать заново Дверь была на запоре, ставни опущены — любому дураку ясно, что лавка уже закрыта.

Ухватив ковш длинными щипцами, она осторожно подняла его с подставки над углями. Надоедливый стук раздался снова, как раз когда Гемелла наклонилась, чтобы вылить металл в форму. Стук отвлек ее, и несколько драгоценных капель пролилось на песок, в котором стояла форма. Она поставила ковш снова на подставку, даже зашипев от раздражения.

— Закрыто! — крикнула она, но стук только стал настойчивее. Подняв с табурета свое необъятное тело, ремесленница проковыляла к маленькому окошечку и опасливо приоткрыла ставень. — Кто там?

— Это Дакус, госпожа!

Сгорбленный старик, тяжело опираясь на толстую палку, подвинулся так, чтобы на него упал луч света из окна. Искривленная спина не давала ему возможности поднять лицо, но Гемелла узнала узловатую руку, лежащую на рукояти клюки. Как большинство мастеровых, она всегда обращала внимание на руки. Передернувшись от отвращения, она отодвинула засов и посторонилась, пропуская сухонького, как кузнечик, человечка.

На фоне богатых занавесей на стенах лавки он казался еще более убогим, чем ей помнилось; шишковатые кости рук и лица, казалось, вот-вот прорвут сухую желтоватую кожу.

Хромая, старик подобрался к излучающему тепло очагу, опустился на табурет и обратил к хозяйке свой единственный зрячий глаз. Этот блестящий ясный глаз на таком лице всегда оскорблял чувства Гемеллы, как драгоценный борианский сапфир, сияющий на навозной куче.

— Сколько тут прекрасных вещиц! — прошамкал старый уродец, касаясь пальцем незаконченной статуэтки на рабочем столе. — Ты, похоже, все так же процветаешь, дорогуша!

Гемелла не снизошла до ответа.

— Что ты продаешь теперь, старик?

— Что мог бы я продать такой богатой женщине! — с хитрой улыбкой протянул Дакус. — Разве только случайно услышанную новость, дошедшую до этих старых ушей, пока я побираюсь на задворках у тех, к кому судьба более благосклонна! Ты все еще интересуешься секретами, Гемелла? Свеженькими, хорошенькими секретами? Я пока еще никому их не предлагал.

Швырнув несколько сестерциев на стол перед стариком, Гемелла отступила подальше и скрестила руки на своем широком кожаном фартуке.

Дакус вытащил из кошеля медную чашу.

— Барон Динарил отравил свою возлюбленную ядом, который он приобрел у Черного Рогуса. Его слуга купил яд в «Двух Жеребцах» неделю назад.

Гемелла достала золотую монету, и Дакус поставил чашу на стол.

— Госпожа Синрил беременна от своего конюха. Ремесленница фыркнула и покачала головой. Дакус согласно покивал, сунул руку под рваную тунику и достал пачку бумаг.

— А это жалкие плоды скитаний старого нищего. Тебе понравится, я думаю.

— Ах, Дакус! — промурлыкала женщина, жадно хватая бумаги. Листы были разного размера, некоторые мятые или грязные. — Благородный Битрин, да, госпожа Корин… Нет, это бесполезная бумажка, эта тоже… А вот это! И это!

Выбрав семь документов, она отложила их в сторону.

— За эти я дам пять золотых сестерциев.

— По рукам, и да прольются на тебя щедроты Четверки за твою доброту! — прокаркал старый нищий. Он сгреб со стола монеты и отвергнутые бумаги и прошаркал к двери, не оглядываясь.

Гемелла задвинула засовы и позволила себе хитро улыбнуться. Отшвырнув в сторону табурет, оскверненный тощим «адом Дакуса, она придвинула другой и уселась, чтобы изучить украденные бумаги более внимательно.