Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– И это нам ведомо, – бросил реплику Данила Рукавкин.

– Так я говорю: неужто полсотни солдат и казаков капитана Балахонцева сумеют устоять противу восьми сот казаков и господских крестьян да противу пятидесяти пушек, которые имеет при себе атаман Илья Федорович Арапов?

– Господи, экая силища подперла к Самаре! – не удержался и воскликнул Алексей Углицкий. – Однако ж, как уведомил меня сын, под Оренбургом у того объявившегося Петра Федоровича покудова успех не велик. Ведомо вам, сын мой был захвачен ворами в конце сентября под Татищевой крепостью в отряде покойного ныне бригадира Билова. Однако счастливо воротился к генералу Рейнсдорпу. Да и у Андрея два сына в Оренбурге казаками. Нам сторону Петра Федоровича, будь он и в самом деле государь истинный, до новой коронации принимать вроде бы не с руки… Супротив сынов своих воевать негоже.

Иван Халевин глянул на Антона Короткова выпуклыми глазами, помедлил и открыл давний секрет:

– И мне брат мой Тимофей Падуров в тайне присланном известии сообщал, что пристали яицкие казаки к истинному государю… А что сыновья ваши в Оренбурге Петру Федоровичу супротивничают, то худо. Скоро им голод укажет, на чьей стороне истинная сила. Надобно и нам спешно думать, куда приклониться…

– А что думать? – Петр Хопренин дернул левой надорванной бровью, огладил побитую сединой бороду, потянув при этом кожу на отвислых щеках. – Самарцы выказали себя с лица в полной мере: по набату собрались на земляную фортецию не супротивничать, а встречать того государева атамана.

– Тако ж и надо всем вам впредь поступать, – настаивал Антон Коротков. – Коль встретите атамана Арапова без противления, поклонитесь государю Петру Федоровичу, то и будете вживе и при своем нажитом достатке. А от государя и иные милости манифестом объявлены.

– Сказывают, якобы лиходейничают казаки того атамана Арапова, – выказал беспокойство Андрей Углицкий и повел на Короткова ястребиным взглядом, словно вознамерился в петушиную драку кинуться с поздним непрошеным гостем. – Мы ему поклонимся, а он возьмет да и обойдется с нами, аки с агнцами, для заклания приведенными. Спросят потом дети: «Отчего ты так глуп был, родитель, вора за государя принял?» А мы им в ответ оправдательное: «Да у нас вода, дескать, такая!»

Алексей Углицкий, крякнув, медленно кивнул, соглашаясь с опасениями брата. Антон Коротков, для большей убедительности повернувшись к иконостасу, перекрестился.

– Истину говорю – курицы единой не взято во всем пригороде. Что и берут из съестного, то по согласию хозяина и деньги платят исправно. Кого и казнили, как слышал, в крепостях Самарской линии, – для большего страха знатным самарцам добавил Антон, – так только вставших с оружием в противоборство…

– А на хуторах наших уже похозяйничали те «смирные» казаки, – угрюмо отбурчался на увещевания Короткова простуженным голосом Андрей Углицкий. – А ты тут толкуешь нам о курице единой…

– В помещичьих имениях и на хуторах берут скот, коней да съестное, – подтвердил Антон Коротков. – Войдет атаман в Самару, так вы подайте ему реестр побранного, и он велит вам тотчас же возвернуть деньгами…

– Как же, однажды взвыла собака себе на голову, – скептически скривил маленький рот Андрей Углицкий. – Мы ему в резвые ноженьки с поклоном реестр поднесем, а он нам петлю на шею повелит подобрать помягче… Куда спокойнее будет, ежели смолчать о пограбленном. Как-нито поправим опосля свое хозяйство и без атамановых целковых.

– Вот-вот, – подхватил его слова брат Алексей. – Нас нынче дома нет, господа хорошие, приходите в гости вчера…

– О чем толковать! – закручинился и сделал скорбное лицо Иван Халевин. – Видит бог, по великой нужде и противу воли своей надобно нам бить челом тому атаману от имени всех самарцев, над которыми мы поставлены старшими… А не склоним головы – отлетят они, голубушки, откатятся… От бессилия нашего коменданта поневоле принуждаемы брать на себя вину покорности и с видимой готовностью понесем атаману самарскую хлеб-соль…

Данила Рукавкин, усмехнувшись хитроумию бургомистра, без притворства тяжело выдохнул, сказал то, что долго зрело в душе:

– Иного пути и я не вижу. Надобно ныне и нам взять сторону сильного, за кем народ валом валит… А потом Господь да будет нам в защиту от гнева матушки-государыни: ежели комендант города не удержит, то и мы ему не велика опора без воинских команд. Какие из нас теперь воины? Муху и то зашибить не под силу.

– То так, – поддакнул Даниле отставной казачий ротмистр Петр Хопренин. – Не выйдем встречь атаману с хлебом-солью, так лишимся не только скота на хуторах, а и всего нажитого… Придется идти по миру с сумой.

– Вот и славно будет слышать атаману ваше решение, – хлопнул о стол ладонью Антон Коротков. – Какой резон самим в петлю лезть? Успеем мы со своими грехами на тот свет и по божьей воле.

Андрей Углидкий скосил глаза на повеселевшего Антона Короткова, усмехнулся и, погрозив ему пальцем, не без ехидства спросил:

– Скажи честно, Антон, славные колокола отлил ты, сказывая о силе атамана Арапова, чтоб нагнать страху на коменданта Балахонцева и на всех нас? Ну-тка побожись перед святыми иконами!

Антон Коротков и глазом не моргнул.

– Провалиться мне на этом месте! Ни в коей мере! Ну, ежели только о пушках слух дошел до меня несколько преувеличенным. А о ратной силе истинную правду говорю.

Петр Хопренин, вспомнив, хлопнул себя пальцами по лбу, поднялся со словами:

– Утром обещали мы капитану Балахонцеву ночевать вместе при пушках. Надобно сдержать слово, чтоб не подумал, будто испугались и порешили дома отсидеться. Идемте все на бастион, тамо и позрим, так ли по-прежнему крепок в своем решении оборонять город наш комендант?

Данила Рукавкин надел шапку, проговорил словно бы себе самому:

– Что держит в мыслях наш комендант, то ведомо лишь ему… А простой люд на вал с оружием не явился. Не явился, потому как умирать ему не за что. Резона нет никакого умирать, коль царь с царицей за трон удумали великую потасовку сотворить… И тут смешно учить застарелого хромого ковылять! Вот кабы к Самаре турки подступили или кочевые ногаи на город налетели, тогда иной резон биться за кров свой и за Отечество…

Антон Коротков услышал рассуждения Данилы Рукавкина, засмеялся и поддакнул:

– Вот-вот, нет нужды невестке, что деверь не ел! Какой царь ни сядет на трон, нам, купцам, все едино… Это крепостным мужикам воля обещана от помещиков, они и хватаются за рогатины. А нам, окромя своего интересу, блюсти нечего…

С этими рассуждениями и вышли на подворье Углицкого. Тихо было в ночной Самаре. По небу еле приметно двигались серые низкие облака, обещая обильный снегопад. Где-то далеко, у Большого питейного дома, с надрывом и жалостливо заливалась лаем одинокая, кем-то обиженная собака.

– Держись, Данила, а то вижу – скользишь на подъеме, – проговорил Петр Хопренин и подал Даниле руку.

– Да вот, брат, как вышло – все кузни исходил, а некован воротился… – пошутил невесело над собой Данила Рукавкин. – Кабы только подковами отделаться нам в это лихое время… Сидя в Хорезмской земле, зрил чужую междоусобицу, ругал хивинского хана Каипа за то, что не может навести порядка в своей стране. А теперь и у себя дома куда в какую усобицу попали! В столице матушка-государыня сидит, на нее через наш двор батюшка-государь с войском великим идет… Кому служить? Было бы две головы, так и не страшно, хоть одна да уцелела бы… – Данила поднимался по крутому склону следом за тучным, тяжело сопящим Хопрениным, ворчал на лихолетье. Отставной ротмистр, отдуваясь, прерывисто проговорил: