Гомо Сапиенс. Человек разумный - Юрий Чирков

Многие тысячелетия эталоном быстроты для человека был бешено мчащийся конь. Поэтому изобретение колесницы не могло не тешить (скорости-то до 40 километров час!) самолюбие наших предков. И еще очень долго не удавалось преодолеть этот природный скоростной барьер, вплоть до появления паровоза. Однако сейчас, когда космонавты облетают Землю со скоростью 30 тысяч километров в час, огромной скоростью уже никого не удивишь. Достойно удивления другое. Не физическая быстрота перемещения вещей и людей, а темп происходящих на планете перемен, темп, уже явно несоизмеримый с природой человека, с привычными для него мерками. Советский академик Никита Николаевич Моисеев писал: «В доброе старое время отцы и дети жили, как правило, в очень похожих условиях, они почти не менялись в течение жизни целого поколения. Теперь же все стало по-другому…».

Вначале быстрая смена научно-технических «ландшафтов» радовала человека, вселяла в него законную гордость за дела свои. С восхищением взирал он на происходившие вокруг бурные перемены, считая их свидетельством своего величия, символом своего могущества. В массы был брошен лозунг: «Наш бог – бег!» Энтузиазм был повсеместный. Однако затем человека, едва успевавшего поворачивать голову, чтобы рассмотреть пестрый калейдоскоп новинок, начали посещать сомнения. И вот уже изумление, оторопь и прямо-таки ужас овладели им.

На вечере в Политехническом музее в Москве (конец прошлого века, вечер был посвящен борьбе со стрессом), отвечая на записку из зала, член-корреспондент Академии медицинских наук Константин Викторович Судаков (1932–2013) признавался: «Порой хочется воскликнуть: “Давайте остановим НТР и вернемся к спокойной, размеренной жизни!..”».

Заморозить прогресс? Старая мысль! Отказаться от наращивания скоростей, возвратиться «к природе» предлагалось не раз, хоть это и чистой воды утопия. Ведь именно темп, все более высокая производительность помогают человеку преодолевать многие преграды и трудности. Только благодаря темпу люди освобождаются от многих забот, от тяжести труда, и для них открывается необъятный мир духовных ценностей.

Все так. Но это лишь единственная – светлая – сторона медали. И не случайно один из самых популярных социологов Запада американский публицист, философ, социолог и футуролог, автор концепции постиндустриального общества Элвин Тоффлер (1928–2016) в мгновенно ставшей бестселле ром книге «Столкновение с будущим» прямо объясняет явление, названное им «футуршоком». «В те короткие три десятилетия, что отделяют нас от двадцать первого века, – писал Тоффлер, – миллионы обычных психически вполне нормальных людей придут в резкое столкновение с будущим. Многие и многие жители самых богатых и технически развитых стран мира обнаружат, что характерный для нашей эпохи нескончаемый поток перемен предъявляет к ним все более высокие требования, что им мучительно трудно угнаться за своим временем. Будущее наступит для них слишком рано…».

Неизвестно, сможет ли когда-нибудь человек каждое утро начинать совершенно новую жизнь, дойдет ли дело до таких крайностей. Пока же колоссальное ускореиие темпов жизни не на шутку тревожит человека. По меткому замечанию Роберта Музиля, «все большую власть приобретает чувство, будто ты проскочил мимо цели или попал не на ту линию. И в один прекрасный день возникает неистовая потребность: сойти, спрыгнуть! Ностальгическое желание быть задержанным, не развиваться, застрять, вернуться к точке, лежащей перед не тем ответвлением!». Не потому ли одно время таким большим успехом у зрителей Нью-Йорка пользовалась музыкальная (пока ее называют комедией) постановка «Остановите мир – я хочу сойти!».

Да, серьезность положения осознают не только писатели и драматурги, но и психологи, физиологи, врачи (скоро, видно, заговорят о «стрессе от быстроты перемен»!), политики, социологи, философы и представители многих других человековедческих дисциплин. Вот одно из таких авторитетных высказываний. Советский философ и публицист Генрих Николаевич Волков (1933–1993), из его книги «Эра роботов или эра человека?», 1965 год:

«Ход человеческой истории можно сравнить с железнодорожным составом, который большую часть своего многокилометрового, многовекового пути тащился подобно черепахе. На последних километрах он обрел скорость пешехода, затем – бегового скакуна, последние метры состав пролетал уже со скоростью гоночного автомобиля, переходящей ныне в сверхзвуковую, а в недалекой перспективе – в космическую.

Чем грозит для человечества это бешеное ускорение ритма истории? Что ожидает стремительно летящий состав на его пути? Достаточно ли надежны быстро убегающие рельсы? Оборвутся ли они над пропастью тотальной атомной бойни или поведут к вершинам совершенства человеческой цивилизации?..»

«Зачем нужен еще Аполлон Бельведерский, если у тебя перед глазами новые формы турбогенератора или игра суставов распределительного устройства паровой машины», – добавлял Роберт Музиль. В отличие от своих более знаменитых собратьев – Томаса Манна (1875–1955), Германа Гессе (1877–1962), – Музиль был не гуманитарием, а представителем точного знания; получив военно-техническое образование, он усердно занимался математикой, физикой, экспериментальной психологией.

Мир техники и мир человека – в наши дни они вступили друг с другом в явное противоречие. Его смысл в том, что существует резкая дисгармония между динамичным, стремительно, безостановочно развивающимся миром машин и, напротив, тяготеющим к стабильности миром людей. Об этом, в частности, в свое время предупреждал на одном из общих собраний Академии наук СССР бывший тогда президентом крупный физик, академик Анатолий Петрович Александров (1903–1994).

Мир живой природы – от инфузории до человека – ужасно консервативен, косен. Эти свойства заложены в наших генах. Обусловленные мутациями изменения конечно же имеют место, однако скорости перемен тут ничтожны: в тысячелетия по чайной ложечке!