Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Вот это мы у меня на родине называть «голубцы», – объяснял Джозеф. – Моя родина – Украина. А это соленая рыба, которую надо ловить во льду, но я покупать в магазине, потому что времени нет. – Он бросил укоризненный взгляд на Фриду. – Вот тут у меня пироги с картошкой, с квашеной капустой, с черносливом.

– Просто потрясающе!

Вид у Оливии был ошеломленный и похмельный одновременно. Сегодня она надела шелковое фиолетовое платье, которое сверкало при искусственном освещении, придавая ей чувственный вид, как у кинозвезды пятидесятых годов. Рядом с ней сидела Паз в очень коротком розовом платье и с бантами в волосах – на любом другом человеке они смотрелись бы нелепо, но ей ужасно шли, делая ее даже более ослепительной, чем обычно.

– Мой друг и домовладелец Рубен делать для вас эти пампушки!

Рубен поднял рюмку с водкой и неуклюже поклонился.

– Но самое главное, у нас есть кутя, она состоять из пшеницы, меда, мака и орехов. Это очень-очень важно. Теперь мы можем сказать: «Радуйся, земля, радуйся». – Он сделал многозначительную паузу и повторил: – Радуйся, земля, радуйся!

– Радуйся, земля, радуйся! – громко и четко воскликнула Хлоя, которая явно была в восторге от происходящего.

Она немного придвинулась к Джозефу, и он одобрительно улыбнулся ей. Девушка хихикнула и озорно улыбнулась в ответ. Фрида покосилась на Оливию, но та совершенно не обращала внимания на флирт дочери, разглядывая пирожки, разложенные на тарелках.

– Боже мой, сколько же времени у вас на это ушло?

– Много часов без перерыва. Ведь Фрида – мой друг.

– Ваш друг Фрида не купила елку. И хлопушки, – заметила Хлоя.

– Вообще-то Фрида здесь, и Фрида была занята, – вмешалась Фрида.

Она валилась с ног от усталости и воспринимала происходящее словно издалека. Она спрашивала себя, что сейчас делают родители Кэти Райпон. Это Рождество стало для них началом новой жизни, жизни без дочери. Первым из многих пустых дней.

– Я могу рассказать такой анекдот, так что вы и не вспомните о хлопушках, – предложил Рубен, искоса поглядывая на Паз, но та не обращала на него внимания. – Реал Мадрид, один. Ирреал Мадрид, ноль. Не смешно? Ну и ладно.

– Мы говорить тосты, – объявил Джозеф, который, похоже, взял на себя роль хозяина в доме Фриды.

– К черту неверных мужей! – буркнула Оливия, опрокидывая водку в рот и на лицо.

– Не будьте слишком строги к неверным мужьям, – попросил Рубен. – Они всего лишь мужчины, слабые и глупые мужчины.

– Поэтому уходить далеко от дома, – добавил Джозеф.

– Это тост? – уточнила Паз. – Я за это выпью.

Она так и сделала, причем весьма энергично.

– Бедный Джозеф! – сочувственно вздохнула Хлоя.

– Все просто восхитительно, Джозеф. Скажите, а сладкое и кислое нужно есть одновременно? – удивилась Оливия.

– Вы сегодня какая-то тихая, – заметил Рубен, обращаясь к Фриде.

– Да. Мне тяжело говорить.

– А вам не приходило в голову, что все присутствующие по кому-то скучают?

– Полагаю, вы правы.

– Мы – удивительное собрание брошенных неудачников.

Фрида окинула взглядом гостей, сидящих за освещенным свечами столом: приторно-милая Паз в нелепых бантах, Джозеф с растрепанными волосами и грустными темными глазами, Хлоя с ракрасневшимися щеками и покрытыми шрамами руками, Оливия – пьяная, похотливая и несчастная, неспособная связать и двух слов, и, конечно, Рубен, иронизирующий по поводу собственного падения, настоящий денди, надевший сегодня красивый вышитый жилет. Все перекрикивали друг друга; никто никого не слушал.

– Могло быть и хуже, – резюмировала она, поднимая бокал.

Это был максимум, который она сумела из себя выжать, пытаясь произнести тост и сказать гостям, что рада видеть их у себя дома.

Он скатился с нее, и Кэрри, тяжело дыша, вытянулась на кровати в темноте спальни. Она почувствовала, как влага у нее между ног медленно вытекает на простыню, и немного отодвинулась. Почувствовала рядом с собой его тяжелое тело. Немного подождала. Она должна была что-то сказать, но нужно выждать минуту-другую. Ровно столько, чтобы он не успел провалиться в сон. Она досчитала до пятидесяти и только потом заговорила:

– Это было замечательно.

– Здорово, да?

– Самое лучшее Рождество, Алан! Уже столько времени прошло с тех пор, как мы так хорошо занимались любовью. Бывали времена, когда я уже начинала думать, что это никогда не повторится. Но сегодня… – С ее губ сорвалось приглушенное хихиканье, похожее на воркование голубки. – Все было замечательно.

– Стараюсь наверстать упущенное.

Он положил руку на ее обнаженное бедро. Она повернулась, мечтательно улыбнулась и погладила его по спине.

– Я должна тебе кое-что сказать.

– Слушаю.

– Не пойми меня неправильно. Я знаю, через что тебе пришлось пройти. Я знаю, что это было ужасно, что тебя постоянно выбивало из колеи то одно, то другое. Я изо всех сил пыталась тебя поддержать и никогда, ни на минуту не переставала любить тебя, – хотя иногда мне хотелось хорошенько встряхнуть тебя, накричать на тебя. Но теперь все закончилось, и мы должны вернуть себе нашу жизнь, слышишь меня, Алан? Мы оба это заслужили. Мы заработали свое счастье. И мы обязательно подумаем об усыновлении, потому что я поняла, что я хочу ребенка, а ты был бы замечательным отцом. Я помню, как ты говорил раньше, что тебе нужен собственный ребенок, но, возможно, ты изменил мнение – после всего, через что тебе пришлось пройти. Единственное, что имеет значение, – это то, что мы будем любить ребенка, а он будет любить нас. – Она замолчала и провела рукой по его густым седым волосам. – И еще: однажды тебе придется снова начать общаться с людьми. Мы целую вечность не встречались с друзьями. Я не могу припомнить, когда к нам в последний раз приходили гости. Я понимаю, что теперь, когда кошмар закончился, ты хочешь несколько дней побыть один, но это не может продолжаться вечно. Тебе нужно снова начать работать полный день, как следует. Тебе нужно вернуться в мир. То есть, если это нужно, думаю, ты мог бы снова начать ходить к доктору Кляйн. – Она помолчала. – Алан… Алан! Ты что, уснул?

Дин Рив пробормотал что-то, надеясь, что это прозвучит так, словно он уже начал засыпать и не расслышал ее. А если она заподозрит, что он притворяется спящим, пытаясь избежать неприятной беседы, – ну, в общем, тоже хорошо. Он все равно не мог рассчитывать продержаться дольше пары дней. И даже так все получилось намного лучше, чем он смел надеяться: она ни на секунду не засомневалась в нем. И она оказалась такой горячей… Весьма страстной женщиной, к его удивлению. Но для него это было просто небольшим отпуском. Он уедет, и никто никогда не узнает почему. Как это ни назови: кризис средних лет, психологическая травма, распутье, тревожный звонок, – самое главное, что он на свободе и может начать все сначала. Он повернулся, словно во сне, или в полусне, или в притворном сне, и обнял ее одной рукой, положил ладонь ей на грудь, влажную от пота. Подумал о бедняжке Тэрри. Ну, он получил от нее все, что хотел. И с ней, наверное, ничего не случится, если она будет говорить то, что от нее хотят услышать. И есть еще та, другая девушка, которую они не нашли, которую они никогда не найдут, потому что она лежит под улицами Лондона и ничего не может им сказать; и даже если бы она могла заговорить из могилы, ему это уже не навредит. Никто и ничто теперь ему не страшно. Даже Фрида Кляйн, чьи тонкие пальцы когда-то коснулись его руки, чьи прохладные темные глаза заглянули прямо ему в душу, теперь не имеет над ним никакой власти. Он родился заново и может идти куда вздумается, может стать тем, кем хочет. Немногим на этой земле дарована такая милость, и немногие обретают такую свободу. Он улыбнулся мягкому плечу Кэрри, улыбнулся бархатной ночи и почувствовал, что медленно погружается в сон о темноте, и о тепле, и о безопасности.