Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Движущей силой просвещенной церкви был Робертсон. Особенно многое ему удалось после того, как он стал главой университета Эдинбурга в 1762 году. Свои обязанности он исполнял прекрасно. Конечно же, он был хитроумным деспотом; однако его оправдывают плоды его деятельности — Робертсон превратил Эдинбургский университет из посредственного в великий. В то время этот университет еще был слаб (по сравнению, скажем, с Оксфордом или Кембриджем), и гений Робертсона состоял в том, как он распорядился тем, что у него имелось. Когда он мог, то основывал новые кафедры, привлекая к работе блестящих профессоров (которые обычно не получали большого жалования, но жили на плату, получаемую за лекции). Робертсон пересмотрел учебную программу — например, сделал этику обязательной для всех, изучающих гуманитарные науки; эта особенность с тех пор стала отличительной чертой шотландских ученых. Особого успеха при нем достиг медицинский колледж. Он разросся так, что из тысячи студентов университета на него приходилось четыреста человек. Туда приезжали учиться из Америки и России. Оставив факультет на попечение удачно подобранной профессуры, Робертсон занялся финансированием новых учреждений. Он делал все, что было в его силах, что могло положительно сказаться на интеллектуальной жизни университета и города, от Студенческого дискуссионного общества (основанного в 1764 году) до Эдинбургского ученого королевского общества, занимавшегося вопросами официальной науки (основано в 1783 году).[294]

Робертсон также оставил прекрасную память о себе в виде нового здания университета. Сегодня он парадоксальным образом известен как Старый университет; это великолепное произведение архитектора Роберта Адама. Постройка началась в 1789 году и завершилась только в 1820-м. Это здание отличает элегантная симметрия и некоторая массивность в римском духе. Однако монументальный фасад можно считать самым величественным в городе. Он мог бы выглядеть еще более великолепно, если бы Адам реализовал целиком свой проект Южного моста, шедшего к университету от Хай-стрит над Каугейтом. По всей длине он намеревался построить высокие здания с колоннадами — но это оказалось слишком дорого и в конце концов денег хватило только на обычные доходные дома и магазины. Тем не менее с противоположного конца этой улицы открывается прекрасный вид на более раннюю работу Адама — Реджистер-хаус (1774), проект менее могучий, но более изысканный. Таким образом, стоя на одной улице мы можем оценить всю многогранность его дарования. Этот вид был бы по-прежнему прекрасен, если бы не построили в 1970 году Центр Сент-Джеймс.[295]

Союз между церковью и университетом, который воплотил в себе Робертсон, был отличительной чертой шотландского Просвещения. Этим Шотландия отличалась от других европейских стран. Деятели эпохи Просвещения в Париже и Берлине были скептиками в отношении религии и сторонниками прогресса в политике (пусть и несколько деспотичного толка). Деятели эпохи Просвещения в Эдинбурге поддерживали религию — религию умеренную, но по-прежнему ортодоксальную, а в политике оставались консерваторами — французская революция, сама по себе продукт Просвещения, приводила их в ужас. В маленькой стране, не распоряжавшейся собственной судьбой, приходилось довольствоваться надеждами на воцарение добродетели и счастья в обществе, намеренном идти путем разума и прогресса. Шотландские мыслители рассуждали здраво, не впадая в построение излишне вычурных конструкций рационального, в отличие от якобинцев во Франции или идеалистов в Пруссии. На первое место шотландцы ставили гуманизм. Они охватывали мысленным взором и прошлое, и настоящее. Они могли превращаться в космополитов, когда хотели следовать примеру Англии, и в то же самое время как патриоты стремились к равенству Шотландии и Англии. Но если у шотландского Просвещения и имелись незначительные недостатки, оно было самым симпатичным просвещением из всех — и приятнее всего выглядело в общественной жизни, в виде душевных разговоров под хорошую выпивку.

* * *

Говоря о Робертсоне и его пресвитерианском кружке, стоит прежде всего сказать, что сами они не были глубокими мыслителями — за исключением Фергюсона, отца социологии, автора труда «Опыт об истории гражданского общества», созданного в 1767 году (вот еще одна работа, где нет ни слова о Боге). Две величайшие фигуры шотландского Просвещения, Давид Юм и Адам Смит, не принадлежали к окружению Роберстона. Они прониклись идеями Просвещения во Франции, общаясь с французскими философами, физиократами — и французскими скептиками.

Юм был атеистом, намеревавшимся разрушить представление о том, что возникновение нравственности имело причиной слово Божье. Он дискредитировал традиционную этику путем анализа, разрушавшего обоснования этой теории и указывавшего на присутствующие в ней противоречия. В своих работах философ, много размышлявший о восприятии и причинно-следственных связях, предостерегал от чрезмерного увлечения рассуждениями о причинах и следствиях, которые лежали в основе одного из старых доказательств бытия Божия. Юм часто опасался, что стиль его рассуждений слишком темен, однако всегда старался связать философию с обыденным опытом. Когда его оппоненты (не сам Робертсон, но другие пресвитериане — сторонники Просвещения) выступили с ответом Юму, они излишне полагались на суждения, продиктованные здравым смыслом, в сложных местах просто ссылаясь на Бога. К своему удовольствию они преуспели. И все же Юм как философ актуален до сих пор, в то время как они сами и их так называемая философия здравого смысла давно забыты. Тем не менее эта философия играла ведущую роль в шотландских университетах до середины XIX века. Теперь же она представляет собой не более чем исторический курьез.

Что до Смита, он в своем труде «Теория нравственных чувств» (1759) постулировал, что поведение человека основывается не на теологических, но материальных или рациональных посылках, в особенности на естественной симпатии, которую испытывают друг к другу человеческие существа. Его «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776) было сочинением, похожим на предыдущее и рассматривавшим один из аспектов науки, которую шотландцы окрестили политической экономией. Этот труд слегка озадачивал той ролью основной движущей силы, которую Смит отводил своекорыстию. Эта теория позволяла Смиту утверждать, что наиболее благоприятной основой для прогресса является «полная свобода», а не привилегии, обеспечиваемые протекционизмом. Эта библия экономики обессмертила Смита, и все же он предполагал, что она будет лишь частью так и не оконченного проекта, посвященного всеобъемлющему объяснению человеческого поведения, в котором не было никаких отсылок к какому-либо божественному откровению. Смит избегал полемики, и ему так и не пришлось встретиться лицом к лицу с христианскими критиками своих работ. Однако его высказывание, касающееся смерти Юма в 1776 году, позволяет составить представление о его мнении по данному вопросу. Он сказал, что его друг в своей жизни приблизился «к образу совершенно разумного и добродетельного человека настолько, насколько это, возможно, вообще позволяют человеческие слабости». Другими словами, Смит также отрицал необходимость связи между христианской верой и этикой. В узком кругу он высказывался более прямо, описывая, как Юм на смертном одре уходил из жизни «в большом веселии и добром расположении духа, с большим смирением перед неизбежностью естественного хода вещей, чем любой стенающий христианин с его притворным смирением перед Божьей волей».[296]