Песни мертвого сновидца. Тератограф - Томас Лиготти

Там, впереди, высотки окружившей Нортаун метрополии титанами нависали над приземистыми постройками сателлита. Тусклое солнце почти зашло, очерняя их силуэты. Низинный анклав Нортауна лежал теперь в их тени — игрушечный городок рядом с настоящим. Но разница в размерах не мешала праздному люду стекаться и сюда, на электрические вспышки вывесок всех цветов спектра; даже довольно-таки промозглый осенний вечер не мог остановить эту снедаемую безотчетной скукой толпу, в которой мне куда проще было затеряться и остаться незаметным.

Я почти потерял Куинна на мгновение, когда он, отделившись от вялых пешеходных рядов, завернул в магазинчик на северной стороне улицы. Я остановился кварталом ниже, у витрины комиссионного магазина одежды, и шарил по ней взглядом до тех пор, пока он снова не появился снаружи, с газетой в одной руке и плоской пачкой сигарет в другой. В неоновом свечении было видно, как Куинн прячет сигареты в карман пальто.

Отойдя на несколько шагов, Куинн перебежал улицу. Я разглядел, что его целью был ресторан с укрепленным на вывеске полукольцом из букв греческого алфавита. Он сел за столик у окна — что было мне, конечно же, на руку, — развернул газету, дал какую-то отмашку официантке, подошедшей к нему с блокнотиком. По крайней мере на некоторое время слежка облегчилась. Мне совсем не улыбалось мотаться за Куинном всю ночь по магазинчикам и забегаловкам. Я надеялся, что в конечном итоге его поведение станет более… показательным. Но пока что я просто играл роль его тени.

Пока Куинн трапезничал, я сменил свой наблюдательный пост на лавку привозных восточных товаров. Там было большое панорамное окно, и следить через него было одно удовольствие. К сожалению, я оказался единственным посетителем этого занюханного местечка, и три раза костлявая карга-продавщица подходила ко мне и спрашивала, буду ли я что-нибудь покупать.

— Просто смотрю, — отмахнулся я, отводя ненадолго взгляд от окна и делая вид, что мне интересны расставленные кругом бесполезные сувениры и подделки под арабскую бижутерию.

В конечном итоге карга заняла свое место у кассы, спрятав правую руку под прилавок.

Безо всякой причины меня вдруг стали раздражать царивший в лавке пряный запах и обилие медных гравюр. Я решил вернуться на улицу, к переполненным, но подозрительно тихим тротуарам.

Спустя где-то полчаса, примерно без четверти восемь, Куинн вышел из ресторана. Со своего места — чуть ниже по улице, на другой стороне, — я проследил, как он сложил свою газету и аккуратно пристроил в ближайший почтовый ящик. Закурил новую сигарету. Возобновил свой ход. Я дал ему пройти полквартала, потом — перебежал на его сторону. Все еще не происходило ничего необычного, но какое-то обещание грядущих странностей будто бы витало в воздухе осенней ночи.

Куинн все шел и шел сквозь тьму и неон нортаунских улиц, лишившись, как казалось, всякой определенной цели. Его шаг стал менее целеустремленным, чем прежде, и он больше не смотрел уверенно вперед, а бесцельно глазел по сторонам, будто в этой части города был впервые… или будто окрестности эти как-то изменились за то время, что он здесь не был. В мятом пальто, с растрепанными волосами, Куинн производил впечатление человека, ошарашенного тем, что его окружало. Замерев, он уставился на покатые крыши ближних домов, будто ожидая, что вся вязкая масса черного осеннего неба вдруг обрушится на них и потечет вниз. По рассеянности он налетел на какую-то компанию и умудрился потерять сигарету — та, разбрасывая гаснущие искорки, упала на асфальт.

Дойдя до темнеющей десятиэтажки с подсвеченным фойе, Куинн вдруг исчез, и я даже не сразу сообразил, что он спустился по идущей вдоль одного из ее боков лестнице, уходившей куда-то под улицу. Насколько я мог судить из укрытия, там, внизу, было тоже что-то вроде кафешки — скорее всего, вполне обычной, но мое воображение импульсивно населило ее всяческими странными личностями, чей вид один мог заставить содрогнуться. Передо мной встал неожиданный вопрос — стоит ли следовать за Куинном и разрушать иллюзию его одинокой мистической одиссеи? Вдруг именно здесь проходили его встречи с загадочным обществом? Если я заявлюсь туда — возможно, буду вовлечен в их тайное действо… Что ж, была не была. Осторожно поравнявшись с лестницей, я присел и заглянул в пыльное окошко, лишь верхним краем выступавшее над тротуаром. Да, что-то вроде бара. Куинн был внутри, сидел в отдаленном углу… один.

— Любишь подглядывать? — осведомился кто-то у меня за спиной.

— Окна — зеркала бездуховности, — добавил второй голос.

Я обернулся. Двое, что предстали моим глазам, походили на профессоров из университета — но точно не с кафедры антропологии, где я знал всех. Вместе с ними я и спустился в бар. Войди я один — было бы куда заметнее: так что с этими почтенными учеными мужами мне даже повезло.

Внутри оказалось темно, людно и гораздо просторнее, чем на первый, «снаружный» взгляд. Я сел подальше от Куинна, у самой двери. Обстановка тут была предельно простая — что-то вроде неотремонтированного подвала или ангара. С балок потолка свисали какие-то штуки, напоминавшие ремни для правки бритв. К моему столу подошла довольно симпатичная девушка, и я даже не сразу понял, что она официантка. Отсутствие униформы делало ее неотличимой от простой посетительницы.

Порядка часа я спокойно сидел и потягивал свою выпивку, развернувшись на стуле так, чтобы было видно Куинна, — при почти полном наклоне вперед это мне вполне удавалось. Мой сосед явно нервничал. Даже в своей кружке — скорее всего, то был простой кофе, а не что-то крепкое — не находил он утешения: его глаза, казалось, тщательно исследуют каждый дюйм зала в поисках чего-то. Его нервные взгляды однажды почти сосредоточились на моем собственном лице, и мне тоже невольно пришлось осторожничать.

Незадолго до того, как мы с Куинном покинули это место, на подмостки у стены поднялась девчонка с гитарой. Когда она умостилась на стуле и приготовилась играть, кто-то включил единственную подсветку на полу. Та, как я заметил, представляла собой подвижный диск, разделенный на четыре секции — красную, синюю, зеленую и прозрачную. Сейчас диск был настроен так, чтобы свет шел только через прозрачное стеклышко.

Никак себя не представив, гитаристка после меланхоличного вступления затянула незнакомую мне песню. Впрочем, в ее плаксивом сиреническом исполнении я вряд ли признал бы даже какой-нибудь популярный хит. Все, что я мог сказать о песне: жалобная, пронизанная какой-то нездешней гармонией, будто вдохновленная некими экзотическими гротесками… или так только казалось.

Выслушав жидкие аплодисменты, девчонка завела что-то новое, поначалу мало отличающееся от первого номера. Минуту я вслушивался в странные ноты, и тут произошло непредвиденное — момент смятения, — и мгновения спустя я снова оказался на улице.

Видимо, это все было случайностью — пока она выводила припев об утерянной любви, кто-то у подмостков вздумал раскрутить диск подсветки. Зал мигом обратился в калейдоскоп. Роящиеся цвета заструились по фигуре певицы, по сидящим за соседними столиками посетителям. Песнь все тянулась, ее вялый темп противоречил танцу красных, синих, зеленых пятен, и было что-то мрачноватое в этом визуальном беспорядке, в его неуместной текучей радостности. На краткий миг хаос красок затмился — когда между мной и подмостками встала фигура спешащего, спотыкающегося человека. Запоздало я осознал, что это был Куинн, — и сам рванулся с места.