Череп на рукаве - Ник Перумов

Дариана терпеливо постукивала по высокому ботинку стеком. Таким же точно стеком, какой носят имперские офицеры с парадной формой, только без черно-желто-красного темляка.

Легендарный командир Шестой интернациональной носит стек? Любопытные аналогии...

Меня поставили перед Дарианой и её приближёнными. Только теперь я рассмотрел лицо пятого в их группе. И вновь не удивился. Коготок увяз – всей птичке пропасть.

– Здравствуй, Даля. Ну вот... хоть перед смертью свиделись.

Она смотрела мне в глаза. Изменилась. Похудела. Глаза ввалились. Красные. Она плакала? Уж не обо мне ли?.. Но зачем эта сумасшедшая Дариана притащила Далю сюда?.. Что за мелодраматические сцены? Хотя кто их знает, в этих интербригадах всё с надрывом, всё как на сцене... «Умирать надо красиво» – их лозунг, хотя красиво умереть вообще невозможно.

– Здравствуй, Рус... я хотела сказать спасибо, тогда, на Сильвании... это же ты был?

Врать, смотря в эти глаза? За миг до того, как меня столкнут в ждущий «реактор»? Какая теперь разница? Скажи ей правду. Тебе ничего так не хочется, кроме одного – чтобы Далька никогда не думала о тебе как о враге. Предателе без совести и чести. Тебе очень хочется оправдаться перед ней, верно?

«Не перед людьми, перед собой будь чист», – сказал когда-то Толстой[14]. И я качаю головой, потому что люди, стоящие рядом с Далькой, на самом деле могут работать на Империю.

– Нет, Даля. Я не освобождал пленных. Я преследовал их. Нескольких... убил. Хотя стрелял по конечностям. – Я намеренно перехожу на имперский. И вижу, как её плечи опускаются и начинают вздрагивать. Далька стаскивает чёрный берет и закрывает им лицо.

Я хочу, чтобы моё сердце просто и без затей разорвалось бы в этот момент.

Кривошеев делает шаг ко мне и крепко берёт за локоть.

– Мне будет очень больно, Руслан. Но у нас нет выхода. Процесс должен идти. Дариана дала тебе последний шанс. Точнее, тебе и ей, – кивок в сторону Дальки. – Нам всё равно, кого отправить на переработку. Первый солдат, Прохазка, кажется? – на его месте мог оказаться любой. Теперь – твоя очередь. Псы нуждаются в крови. Они должны знать, кто враг.

– И как же они распознают? Как отличат? – Голос мой дрожит, несмотря на все усилия.

– А это, друг мой, уже совершенно не твоего ума дело, – резко говорит «тигр».

– Последнее желание приговорённого к смерти принято было исполнять даже в застенках инквизиции, – напыщенно говорю я. – Неужели те, кто борется с Империей, окажутся бесчеловечней Торквемады?

– Слова, слова, пустые слова, – нетерпеливо бросает «тигрица». – Кончайте с ним, Дариана. У нас очень много дел.

– Даля, – не обращая внимания на «тигрицу», неожиданно мягко говорит Дариана, обращаясь к плачущей Дальке. – Даля, выбор за тобой. Я могу сохранить ему жизнь и отправить на разложение и декомпостизацию другого солдата. Тем, кто внизу, совершенно всё равно. Но ты сама слышала – он не разведчик. Он предатель. Твоего народа. Нашего дела. Общей свободы. Он ничем не отличается от остальных. Они, по крайней мере, ничего и никого не предавали. Простые служаки. За паёк и пенсию. Твоё решение? Всё равно кого-то из них нам надо будет туда сегодня отправить. Реакция должна завершиться. Роды вот-вот начнутся. По всем истокам. Решай. Сохранить жизнь этому человеку? Хотя я, признаться, с большим удовольствием бы...

Что она бы ещё сделала с большим удовольствием, договорить Дариана уже не успевает. Потому что я прыгаю вместе со вцепившимся в мои плечи конвоиром, избавляя Далю от кошмарного выбора.

И гаснет в ушах её истошный, кошмарный крик. Она кричит по-русски. Мое имя...

Я хотел сгрести в охапку Дариану. Погибать, так хоть вместе с этой садисткой и психопаткой. Не вышло. «Тигры» загородили мне дорогу с похвальной быстротой и сноровкой. Отброшенные, мы вместе с конвоиром перевалились через низкие перила и рухнули с высоты пяти метров в тёплое, слабо колышущееся, кишащее чем-то живым болото.

Всплеск. И я погружаюсь с головой. Слизь. Вонь. Что-то скользит по голой руке, что-то обхватывает шею. Я отталкиваюсь ногами от дна, пытаюсь всплыть... что-то душит, сдавливает горло, я нащупываю змеевидное тело и внезапным, невесть откуда взявшимся усилием рву его, словно гнилую верёвку Наверх. Наверх. Наверх. Мне надо дышать!

И я разрываю тягучие объятия, я всплываю – туда, где солнцем для меня светят блеклые жёлтые фонари. В уши врезается вопль – рядом со мной бьётся, размахивая руками, какая-то чёрная масса, покрытая шевелящимся, вздувающимся бледными пузырями ковром. Мой конвоир?

Дико, страшно кричит Далька, вырываясь из рук «тигров». Я хочу дотянуться до неё, сказать, что я жив, что ещё ничего не потеряно. Почему я жив до сих пор – не знаю; но «реактор», или что это такое, словно бы не замечает меня. Я вдруг чувствую, что могу плыть, насколько это возможно, в тёплом киселе. 37° по Цельсию – оптимальная температура для громадного большинства энзиматических реакций...

На меня надвигается что-то вроде большого плавающего куста с шевелящейся бахромой бесчисленных щупалец. Актиния, не иначе. Мне кажется, что я даже вижу зачаточный мутный глаз с бельмом, угрюмое буркало, вперяющее в меня неживой взгляд; и я готовлюсь к схватке, однако «актиния» меня не замечает. Она устремляется к слабо хрипящему и булькающему мордовороту. Честное слово, я уже испытываю к нему нечто вроде жалости.

Ныряю. Кажется, у меня отличная возможность уйти. Не знаю почему, меня ещё не «декомпостируют» и не разлагают на атомы. Не знаю и знать не хочу. Ныряю и погружаюсь на самое дно. Кое-как не то плыву, не то бреду. Вокруг полным-полно каких-то змей и ещё какой-то непонятной живности, но она, как и в тот раз, в пещере истока, не обращает на меня внимания. Я плачу ей тем же.

Я остаюсь под водой – точнее, «под слизью» – так долго, как только могу. И выныриваю уже у противоположной стенки «бассейна». Здесь темно. Слышны яростные крики на «мостике». Навзрыд рыдает Далька, что-то бешено орёт Дариана... Пусть вам. Пока вы заняты собой...

Правда, тут уже решают заняться и мной. Но я вновь с пугающей лёгкостью рву опутывающие горло щупальца и вновь ныряю. Никогда я ещё так сильно не хотел жить. Я обязан выжить и обязан выбраться отсюда. Я не дам скормить моё отделение этому монстру. Пусть они служат Империи и носят Feldgrau.

Так, наполовину бредя по дну, наполовину трепыхаясь в густом живом бульоне, я пробираюсь всё дальше и дальше вдоль зацементированной стены резервуара. Голоса постепенно тают в отдалении. Не слышно и криков охранника. Осторожно подняв голову, я вижу, как интер-бригадовцы уходят, растянувшись цепочкой по настилу; Далька всё время оборачивается, её почти что несёт на руках Кривошеев.

...Дальше в глубине мне наконец удаётся взобраться на мостки. Я пересекаю резервуар и карабкаюсь по пластиковым скользким ступеням. За мной остаются мокрые следы, и я поворачиваю прочь от входа. Не хватало только выдать своё присутствие.