Доверься мне - Бекка Мак

мной? — слова вылетают у меня изо рта прежде, чем я успеваю их проглотить, но, Боже, они такие тяжелые, и я устала носить это беспокойство в глубине своего сознания. Мне кажется, я пыталась убедить себя, что мои страхи не обоснованы, что Картер отлично справлялся всю неделю и мне не о чем беспокоиться.

Но ведь так оно и есть, не так ли? Прошла неделя. Я ушла от него по вполне реальным причинам, из-за вполне обоснованных страхов, и если я хочу, чтобы они исчезли, это не значит, что это произойдет по щелчку пальцев, даже если я этого хочу.

И Боже, как же мне этого хочется, потому что я не могу вынести того, как его лицо сморщивается от моих слов, от моих обвинений, но мне всегда было проще замаскировать свою боль и переживания, чем признать их. Я не привыкла делать это так часто, потому что мне всегда было легко разделять свои чувства от искренних и глубоких до мимолетных и слабых, а это значит, что мне не составляло труда прекратить отношения, в которых я сомневалась. Чувства не были настолько глубокими, чтобы вызывать настолько сложные эмоции.

Тем не менее, я всегда предполагала, что те самые отношения будут понятными, как пазл, который с легкостью складывается в единое целое.

Но Картер стал исключением из всех правил, из всех стереотипов. Он — ось, вокруг которой вращается весь мой мир, и это путает мои мысли и раздражает меня. Один человек имеет надо мной такую власть.

Я говорю себе не делать этого, перестать крутиться в этой бесконечной петле сомнений. Я не могу быть в таких отношениях, где постоянно задаюсь вопросом, какое место займу я в списке его завоеваний.

И все же статья, опубликованная всего несколько дней назад, прокручивается в моей голове. Все эти предположения, мысли о том, что меня не может быть достаточно, чтобы заставить его измениться, что я не могу дать то, что ему действительно нужно или хочется. Все это наряду с тем небольшим количеством времени, которое нам удалось провести вместе за последнюю неделю, и тем положением, в котором я оказалась сейчас, в том самом месте, где я никогда не хотела быть, как и все женщины до меня — в череде бессмысленных свиданий… Все это только усиливает мою неуверенность, мои страхи. Я всегда была уверена в себе как личность, в том, что я могу кому-то предложить. Только теперь за этим наблюдает половина Северной Америки, делая ставки на то, как долго это продлится.

И вот, в тысячный раз, я понимаю, что, честно говоря, не знаю, достаточно ли меня.

Я не хочу выяснять это тяжелым способом.

Мне нужно, чтобы он помог мне пройти через это, но я не знаю, как попросить его об этом.

— Ты хочешь вернуть свою свободу? Это то, ради чего ты привел меня сюда?

Глаза Картера затуманиваются, словно бурная ночь застилает яркую зелень его глаз.

— Не надо. Не делай этого. Брось хотя бы на пять минут, ладно? Я знаю, ты чертовски стараешься притвориться крутой девчонкой, чьи чувства не задеты тем, что рядом со мной оказался кто-то другой, не задеты той гребаной понедельничной статьей, тем, что ты увидела это все… — он указывает на всю квартиру, презервативы, — но я, блять, вижу тебя насквозь. Я знаю тебя, Оливия, так что будь со мной откровенна. Если тебе страшно, скажи мне, что тебе страшно, но не выплескивай свои обвинения, будто это правда лишь потому, что ты слишком боишься признать, что тебе страшно.

Он отворачивается от меня, проводит руками по лицу, а затем запускает их в волосы, из его горла вырывается стон отчаяния. Гнев, печаль, поражение… Все это читается на его лице, когда он поворачивается ко мне.

— Ты сказала, что ты в деле. Ты сказала это, Олли, но, честно говоря, то, что ты сейчас делаешь выглядит так, будто ты уже выставила одну ногу за дверь, готовая смыться, как только все пойдет наперекосяк. А я не могу… я не могу так.

Я хватаюсь за грудь, прямо в том месте, где ее будто раскалывает на части, и наконец приходят слезы. Они заполняют мои глаза, скапливаются в них, я перестаю видеть совсем. Я отказываюсь моргать, потому что если это все, если все уже кончено, я не хочу, чтобы он видел, как они текут по моим щекам. Я не хочу показывать ему, как сильно я влюбилась в него за этот недолгий период.

Я не вижу, как его рука сомкнулась над моей, только чувствую, как он тянет ее, ведя меня к двери. Он накидывает мне на плечи пальто и помогает обуться. Когда он выводит меня в коридор, слезы, предавая меня, текут по лицу.

Я не смотрю на него. Не могу. Ни в лифте, пока он нежно держит меня за руку. Не тогда, когда он ведет меня через вестибюль или выходит в холодную ночь, тихо предупреждая, чтобы я не высовывалась, когда я едва замечаю вспышки света камер. Ни тогда, когда он помогает мне забраться в лимузин и садится рядом со мной, не говоря ни слова. Я смотрю в окно на проплывающие пейзажи и тихо плачу. По отношениям, что закончились так скоро, по единственному мужчине, к которому я испытывала такие глубокие чувства, по своей неуверенности, которая привела меня в глубокую, темную яму отчаяния, из которой я не могу выбраться. Не сейчас, когда между нами все кончено, когда я повторила слишком много ошибок, из-за недоверия к нему.

Мои глаза расширяются, когда мы проезжаем мимо улицы с моим домом, и я, наконец, поворачиваюсь к Картеру.

— Ты… ты… он пропустил…

Он не смотрит на меня.

— Ты едешь домой со мной.

— Но мы…

— Мы поссорились, — жесткий взгляд Картера устремлен на меня. В нем мелькает что-то нежное, что-то зыбкое, будто… быть может, он тоже боится. — Это ничего не меняет.

Я молчу, уставившись на свои колени, на палец, которым он нервно постукивает по колену.

Пока он не поворачивается ко мне.

— Знаешь, что случится, если я отвезу тебя сейчас домой?

Я раздвигаю губы, чтобы ответить ему, но на самом деле у меня нет слов. Он все равно опережает меня.

— Во-первых, это было бы последнее, что я хотел бы сделать, и последнее, чего бы хотела ты, будем честны. Я бы ушел, злясь на себя, а ты бы притворилась, что покончила со мной, что все к лучшему. Потом ты бы зашла