Черные Холмы - Дэн Симмонс

— Я поднялся. А вы — мистер Фаррингтон?

— Поднялся по тросу? Без всякой страховки? Ты что — спятил?

Паха Сапа прикасается к короткой веревке, скрученной у него на плече. Краснолицый мигает три раза.

— Что? Ты поднялся сюда, чтобы повеситься? Так уж лучше просто спрыгнуть.

— Я обвязался прусиком. Я бы предпочел веревку получше, но у клоунов другой не было.

— У клоунов?

— У Матта и Джеффа. Это двое из той четверки, что в люльке красят чугунные украшения под прогулочной дорожкой. Я спросил у них, работает ли на мосту мистер Фаррингтон, они сказали, что работает здесь и что подняться сюда нужно по тросу.

— Матт и Джефф. Коннорс и Рейнхардт. Господи Иисусе. Прусик? Это довольно новый скользящий узел. Австрийцы написали про него в своем руководстве для альпинистов всего пару лет назад, и мы пользуемся им время от времени. Ты что — альпинист?

— Нет. Я работаю у Гутцона Борглума в Южной Дакоте.

— Борглум? Этот тот псих с горы Рашмор?

— Да.

Человек качает головой. Паха Сапа чувствует, что злость краснолицего проходит, и понимает, что в обычной жизни его собеседник довольно уравновешенный человек. Глаза у него пронзительно голубые, и теперь Паха Сапа видит, что румянец на щеках и краснота широкого носа — это их нормальное состояние, а не признак злости, просто капилляры расположены слишком близко к поверхности и человек очень много времени проводит на солнце.

— Так вы мистер Фаррингтон? Или Коннорс и Рейнхардт и тут меня обманули?

— Я Фаррингтон.

— Но явно не мистер Э. Ф. Фаррингтон. Может быть, родственник? Сын? Внук?

— Нет, я не знаю никаких… постой. Я слышал это имя. Был один Э. Ф. Фаррингтон, он работал с мистером Реблингом на строительстве моста… Кажется, работал главным механиком.

— Точно. У меня был друг. Он уже умер. Так вот, он работал с мистером Фаррингтоном и просил меня найти его, если я когда-нибудь буду в Нью-Йорке. Ему теперь уже за девяносто.

— Ну да. А я — Майк Фаррингтон, но никакой не родственник. Но теперь я вспомнил. Главный механик Фаррингтон сорок лет назад не поладил с одним из боссов. Но не с полковником Реблингом. И ушел незадолго до открытия моста. Слушайте, сюда нельзя подниматься. С прусиком или без.

Паха Сапа не хочет спорить не с тем Фаррингтоном. Он вдруг чувствует себя усталым, запутавшимся, глупым. Он приехал в Нью-Йорк, чтобы выполнить дурацкое обещание, данное им Длинному Волосу, а теперь вот пришел на этот мост с еще более дурацким поручением. И, ощущая неприятный спазм в пустом животе, он понимает, что пропустит четырехчасовую встречу на Парк-авеню, потому что, вероятно, окажется в тюрьме. Он сомневается, что у него хватит денег, чтобы внести залог. Мистер Борглум уволит его по телефону, даже не выслушав объяснений… а у него и нет никаких объяснений.

Из-под нижней части башни доносятся крики, и Майк Фаррингтон подходит к краю. Паха Сапа вяло идет следом.

Рабочая люлька висит под северным тросом приблизительно на пятьдесят футов ниже и отчасти скрыта из виду более близким тросом. На ней трое в одинаковых комбинезонах, страховочные ремни пристегнуты к тросику наверху, они кричат и размахивают руками.

— Майк? Все в порядке? Там что — самоубийца?

Фаррингтон кричит им в ответ:

— Нет-нет, все в порядке. Просто тут один старый джентльмен заблудился. Не самоубийца.

Фаррингтон поворачивается к Паха Сапе и тихим голосом спрашивает:

— Вы чокнутый, но не самоубийца?

— Нет. И я не стал бы забираться на самый верх, если бы хотел спрыгнуть. Прыжок в воду с уровня дороги точно убил бы меня. Может, я и чокнутый, но не глупый.

Фаррингтон не может сдержать неожиданную белозубую улыбку. Он машет рабочим — мол, продолжайте ваш осмотр, или соскоб ржавчины, или чем там они еще занимаются, вытаскивает из кармана сигару и спички.

— Хотите закурить… не знаю, как вас зовут.

Паха Сапа начинает было говорить: «Билли Словак…» — но замолкает. Начинает говорить: «Билли Вялый Конь…» — но опять замолкает. Ему нравится этот Майк Фаррингтон, пусть он и не родня прежнему боссу и другу Большого Билла.

— Меня зовут Паха Сапа. Это означает «Черные Холмы» — то самое место, в котором я живу.

— Так вы вроде как индеец?

— Лакота. Сиу.

Фаррингтон одним движением своего крупного большого пальца зажигает спичку, закуривает, выдыхает дым, засовывает сигару в зубы, складывает руки на мощной груди, снова ухмыляется и говорит:

— Сиу. Вы — те самые ребята, что убили Кастера?

— Да. Шайенна помогали, но сделали это мы.

И снова белозубая ухмылка и пронзительно-голубые глаза. Паха Сапа никогда не курил — только Птехинчалу Хуху Канунпу, перед тем как потерять ее после ханблецеи, но ароматный дымок сигары Фаррингтона пахнет замечательно. Это напоминает ему о шести пращурах.

— Значит, убили, — говорит Фаррингтон. — И шайенна вам немного помогли? А вы были на Литл-Биг-Хорне, когда это случилось, мистер… гм… Паха Сапа?

Паха Сапа заглядывает в глаза своему молодому собеседнику. Он не улыбается и не смеется.

— Да, Майк. Я — последнее, что генерал Джордж Армстронг видел в своей жизни. Я совершил над ним деяние славы в тот момент, когда его поразила вторая пуля.

Фаррингтон смеется — три громких, произвольных «ха», после которых его рабочие снова окликают его, потом он внимательнее смотрит на Паха Сапу и замолкает. Похлопывает не очень нежно Паха Сапу по спине.

— Я верю вам, сэр. Богом клянусь. Ну а теперь, как мы спустим вас на землю?

— Я так думаю, по тому же тросу, по которому я поднялся.

— Вы верно думаете, мистер Паха Сапа. Вы с вашим обрывком бельевой веревки и узлом Прусика. Я мог бы взять страховочные ремни у одного из наших ребят, но я не уверен, возьмете ли вы их да и нужны ли они вам. Я пойду с вами. Я вижу, там уже собралась толпа, тридцать или сорок человек, которые в субботнее утро не нашли для себя лучшего занятия, чем стоять тут, разинув рты. И я уверен, что там будет и парочка нью-йоркских лучших.

— Нью-йоркских лучших?

— Так мы здесь называем наших полицейских, мистер Паха Сапа, совершающий деяние славы. Они там уже стоят с дубинками и наручниками наготове. Эта толпа наблюдала за вашим восхождением, и наверняка уже кто-то вызвал полицию или сбегал за патрульным. Но я им скажу, что вы — мой отец… или новенький, принятый в бригаду ремонтников. Или что-нибудь такое. Вы обещаете не упасть и не убиться на пути вниз? А то ведь сейчас треклятая депрессия, и мне нужна эта работа.

— Даю слово, что постараюсь, Майк.

Фаррингтон снова внимательно смотрит ему в глаза, щурясь от ароматного дымка. Потом еще сильнее впивается в сигару зубами, и его улыбка становится шире.