Одиночество в сети. Возвращение к началу - Януш Вишневский

в бутылку. Закрыла глаза. Сильно затянулась и стала постепенно исчезать – сначала в облаке дыма, а потом словно растаяла в темноте.

– Люблю ли я его? – переспросила она, пытаясь скрыть смущение, выиграть время, подумать. Вдруг она почувствовала, как ее кинуло в жар, расстегнула темно-синий рабочий халат, сняла тяжелые рабочие ботинки и попросила: – Дай еще сигарету.

Щелкнула зажигалка, в свете ее пламени она увидела губы Карины, жадно затянулась. Когда прошло головокружение после первой затяжки, начала говорить.

– Ты знаешь, что до сих пор только один раз меня спрашивали, люблю ли я? Это был ребенок в твоем приюте в Руанде. Ты его помнишь, конечно. Маленький Афазали. Тот, который каждый день спрашивал, когда его заберет мама. В последний день моего пребывания, когда я села в автобус, он спросил меня, люблю ли я его. Кроме него, никто никогда меня об этом не спрашивал. Ни отец, ни бабушка Сесилия. Может быть, они и без всяких вопросов знали…

Она умолкла. Долгое время наблюдала за неподвижным пламенем свечи, потом затушила окурок в пепельнице и громко заявила:

– А Якуба я люблю. Безумно по нему скучаю. Я не подозревала, что человек может скучать так сильно. Что я могу так сильно скучать! Я, пообещавшая себе, что не впущу в свою жизнь больше никого, кто мог бы уйти или исчезнуть. Может быть, я старею…

Карина встала с пола, подошла к ней, погладила ее по щеке и прошептала:

– Детка, что за чушь ты тут несешь? Как это можно не впустить? Тогда бы это был расчетливый эгоизм. Отвергать любовь только потому, что она может закончиться одиночеством, – это все равно что не читать книгу, потому что в ней может не оказаться хэппи-энда. А что ты стареешь – так это правда, – сказала она, садясь рядом с ней. – И слава богу, потому что взрослая и влюбленная ты мне нравишься даже больше, чем девчонка из Кигали. Алекс также отметил, что ты стала… какая-то другая… – добавила она и крепко обняла подругу.

По пути из здания Президиума в отель они ни слова не проронили на эту тему. Говорили в основном о работе. О графике микропроектов (реставрация какой-нибудь вазы или тарелки для Карины уже представлялась «проектом») на следующую неделю, о необходимых закупках материалов, о сметах, которые нужно составить, а также о предстоящем аудите «как всегда дотошных немцев, которые – месяц еще не закончился – а они уже хотят проверить, достаточно ли in Ordnung[33] бухгалтерские книги». Прощались в вестибюле, договорившись на совместный воскресный завтрак, как вдруг Карина сказала:

– А что касается твоего Якуба и того, что он цитирует свою мать, должна тебе сказать, что я знаю ее.

Надя изумленно посмотрела на Карину, будучи уверена, что подруга шутит.

– Ты? Знаешь мать? Якуба?! Как это? – спросила она с недоверием.

Карина потянула ее за собой на мягкий диван напротив стойки регистрации.

– Я знаю ее, скажем так… не напрямую, не лично, – сказала она. – Опосредованно, через Алекса. Очень странная история… Давным-давно, когда я только начинала встречаться с ним, он приезжал ко мне или прилетал. И так мы встречались, гуляли, а когда не гуляли и не лежали в постели, он брал… А теперь, пожалуйста, не смейся! – добавила она, переходя на шепот. – Брал уроки математики, – рассмеялась она. – А если точнее, то уроки статистики, что для меня один черт. У себя в Цюрихе он этого делать не хотел, потому что боялся, что кто-то может узнать. Представляешь, директор крупного швейцарского банка не разбирается в статистике. Скандал, стыд и позор! В своем воображении он уже видел эти заголовки в газетах. И слышал эхо этого скандала. Статистику, как я позже узнала, Алекс знал в общем неплохо. Но он перфекционист, и не хотел, чтобы какой-нибудь молодой человек, работающий в его банке, козырял перед ним медианами, доминантами, гауссианами и чем-то еще, а ему оставалось бы только притворяться, что он все понимает. Он ненавидит притворяться, всегда хотел понимать все. До самого конца. Он всегда был таким, сколько я его знаю, а знаю я его вот уже более двадцати лет. Поэтому я начала искать ему учителя математики со знанием английского или немецкого, или испанского. К тому же, готового посвятить работе каждый день из двух отведенных на обучение недель. Я нашла девушку по имени Анна. Приходила к нам домой, они запирались, представь себе, в спальне и спустя два часа выходили. – Она засмеялась. – Полная противоположность стереотипному представлению о математичках. Тонкая, нежная, привлекательная. Алекс был от нее в восторге, тогда как я по десятибалльной шкале ревности ревновала его где-то между десятью и одиннадцатью. Он выматывал девушку до предела. Высасывал из нее все соки. Мало того, что, кроме математики, она обучала его статистике, так потом еще и эконометрии. Самое удивительное было то, что она все это умела. Людей, которые играют на музыкальном инструменте и знают математику я отношу к числу наделенных особыми мозгами. На мой взгляд, в таком мозге есть какие-то специфические, дополнительные, магические связи. И у Ани они, конечно, были. Я рассказываю тебе все это, потому что конец истории без этого длинного введения не имел бы смысла. Так что… – сказала она, когда они вышли из отеля, чтобы Карина могла закурить. – Мы с Аней подружились, – говорила она, затягиваясь сигаретой. – Она была моего возраста, очень нравилась Алексу, у нее было невероятное чувство юмора, и, кроме того, она говорила по-английски, поэтому мне не пришлось переводить во время наших разговоров втроем. Однажды мы случайно встретили ее в закусочной на рыночной площади в Познани. Она сидела с двумя подругами. Мы только на минуту остановились у их столика. Аня представила нас, мы немного поговорили. Вот такая случайная встреча друзей и типичный обмен любезностями. Я помню, что с ней была брюнетка с красивыми, магнетическими, малахитовыми глазами, совершенно не подходящими ее коже и цвету волос. Так вот, примерно неделю спустя мы с Алексом оказались в Париже. У него там были официальные встречи, и я увязалась за ним. Однажды мы пошли в Музей эротики неподалеку от площади Пигаль. Это была его идея. Он знает, что я очень люблю эротику, и не только в искусстве. Во всех других парижских музеях я уже бывала неоднократно, но он изыскивал такие, где я еще не была. И вот, представь себе, смотрим мы все эти крутые безрассудства, а тут вдруг перед какой-то картиной стоит наша Аня! А рядом с ней ее зеленоглазая подруга. Для Алекса не было