Княжья воля - Константин Кудряшов

кожаный тыльник шлема курша с топором. Прикончить копейщика мне помешали. Со стены спрыгнули сразу трое, я успел подставить под удар топора щит, мотнулся в сторону, пропуская мах тесака. Копейное жало чиркнуло по броням на груди и скользнуло в темноту. Свистнула над плечом стрела с башни, темный силуэт в полуметре от меня рухнул как подкошенный. В этот момент подошва моего сапога с ускорением съехала по краю доски и я сорвался с деревянного настила на твердый снег. Мигом закатился под настил, выиграв пару секунд пока тот, что спрыгнул за мной соображал куда я мог подеваться. Мечом по голени пониже колена и вот он уже не стоит, а лежит, но долго корчиться от боли я ему не разрешил — добил ударом клинка в шею.

Несколько ударов сердца, чтобы оглядеться и понять, что дела наши плохи как никогда. Так как желающих перелезть стену с той стороны оказалось существенно больше, чем защитников, клинков и стрел на всех не хватило, за первой волной нападавших нахлынула вторая, а за ней и третья. Отовсюду несутся крики, звон железа, стук топоров о щиты. Дерутся на настиле и в снегу рядом с ним, барахтаются в сугробах, ожесточенно рубятся с врагом гридни, хирдманы Эйнара во главе со своим большеухим командиром, городские мужики и несколько мастеровых. Чем-то тяжелым бухают в ворота извне, стрелы летают над головами как гудящие шершни. В красном свете костра дерущиеся, хрипящие, рычащие люди кажутся сцепившейся в свалке собачьей сворой.

С настила вниз падают сразу три безжизненных тела. За ними спрыгивает Джари с окровавленными клинками в руках, встречает ударами с обеих рук четырех набежавших куршей. Рядом с ним возникает Вран. Я швыряю нож в спину одного из куршей, подбираю щит и спешу перенять еще двоих пока араб с Враном разбираются со своими оппонентами.

— Стяр! — кричит Вран, не отворачивая головы от очередного противника. — Сологуб! Сологуб попался!

Краем щита в рожу, мечом по ляжке, поворот, отбиваю приходящий в голову тесак, бью в ответ, разрубаю плечо, добавляю уколом в пузо, уклоняюсь от летящего в грудь копья. Совсем рядом вижу коренастую фигуру Эйнара, укладывающего своей секирой очередного оппонента. С ним четверка хирдманов, слаженно работающих мечами и топорами.

— За мной! Вран, Эйнар, за мной!

Двадцать шагов бегом и мы железным тараном врубаемся в толпу куршей плотно облепивших Сологуба с двумя гриднями возле занесенной снегом кучи гнилого обзола. В самый раз подоспели, иначе пришел бы к десятнику с его людьми пушистый северный зверек с острыми зубками. Врубились в самую гущу щитами вперед, мечами и топорами вдогонку. Я с разбегу сую в чей-то открытый бок, выдергиваю клинок, рублю сверху-вниз следующего, прикрываюсь щитом от удара сбоку. Все как учили. Джари за это время уложил троих, а бойцы Эйнара продавили куршей словно это не люди, а соломенные чучела. Затоптали, перебили…

— Сзади! — предостерегающе кричит Сологуб и хищно, по-звериному скалится, тяжело выдыхая теплый пар.

Быстро разворачиваемся, встаем в линию и принимаем в щиты ораву набегающих куршей. Один из них на бегу вдруг взвился в воздух и как молодой козел влупил в мой щит обеими ногами. Такой коварной подлянки я, естественно, не ожидал, поздновато сгруппировался, но не упал и из строя меня не вынесло, пошатнуло лишь нехило. Прыткий курш упал на пятую точку прямо мне под ноги. Шанса подняться я ему не дал — с силой опустил край щита на круглый шлем, аж гул пошел. Затем рубанул мечом по шее. Пока я радовался победе, кто-то слева виснет на моем средстве активной защиты и неодолимо тянет его вниз. Лямка лопается и предприимчивый вражина падает вместе с моим щитом уже мертвый — Вран снес ему полбашки.

— Не спи! — рычит Вран, сбивая мечом куршское копье, нацеленное мне в грудь. Затем краснолицый гридень заслоняет меня плечом и оттирает назад, треснув локтем под дых. — Иди продышись!

А я и не сплю, просто устал. Все таки первый раз в таком месиве…

Я оказываюсь позади нашей шеренги, притиснутый широкими спинами соратников к снежной куче. Проваливаясь по колено, делаю несколько торопливых шагов вверх по сугробу, чтобы оглядеться вокруг. Черт! Как же их много! Даже в полутьме я вижу, что эти драные курши повсюду. На стенах уже никого нету, все внизу и наши и не наши. Но чужих ощутимо больше. Защитники сбились в кучи и отчаянно отбиваются, вовремя сообразив, что в одиночку тут никому не устоять, слишком велик вражеский количественный перевес. Пока еще отбиваются, но критический момент не за горами и будь курши с земиголами хоть немного мастеровитее в плане воинского умения, все бы уже закончилось. Даже белым днем за тушами кораблей я не смог бы разглядеть что творится у землянки битком набитой женщинами и детворой, но на хорошее надежды мало, вряд ли набежавшая масса атакующих обойдет постройку стороной.

У костра на полусогнутых шустрит щуплая фигура, швыряет в пламя древесный корм.

— Юрка! Юрка! — ору изо всех сил. — Дуй к Глыбе, пусть зажигает лодии!

Хрен им под хвост, а не наши кораблики!

Сквозь гвалт схватки пацан меня услышал и понял, выхватил из костра горящую ветку, низко пригнулся как конькобежец и ловко залавировал между дерущимися, пробираясь к лодиям.

— К башне! — ревет Эйнар. — Сейчас ворота проломят!

В щит Большеухого прилетает короткое копье. Дан отбрасывает расколотую деревяху и устремляется к воротам. Все, кто был рядом, следуют за ним, на ходу отбиваясь от наскакивающих куршей. К воротам, к воротам, пока их не сломали или не открыли изнутри!

А у ворот уже нешуточная свалка. Полдесятка своих дерутся с чужими, свищут с башни стрелы, летают сулицы, вопли, лязг, треск… бойня, короче…

Ударить в спины как в прошлый раз не получилось, куршей и земиголов слишком много, успели понабежать и связать нас боем, пока другие разбираются с защитниками ворот. Стук в створки снаружи становится все чаще и настойчивее. Джари с Эйнаром как два атомных ледокола через ледяные толщи прорубается сквозь толпу в подбашенный проход. Клинки араба сверкают отблесками костра, при каждом взмахе брызжут красным, словно сами ранены. Сосредоточенно ухает Эйнар, проламывая черной секирой шлемы и жидкие брони напастников. Я не отстаю, прикрываю спины товарищей, когда мечом, когда кулаком вмажу, верчусь как мангуст.

Вдруг резко становится светлее, будто из за тугой тучи выкатилось вечернее солнышко. Должно быть, Глыбе все же удалось подпалить корабли, коли густая ночь разом превратилась в предзакатные сумерки, когда глаза еще могут узнавать лица за несколько метров.