Сами мы не местные - Юлия Жукова

Я успеваю впрыснуть полшприца, когда он, резко махнув рукой, ломает иголку и сбивает меня с ног. Вот ведь реакция! Но ничего, всё равно подействует. Вот уже и заснул, пока я поднималась. Теперь мне наконец удаётся его распеленать и просканировать.

При осмотре и анализах обнаруживается, что у него сломано два ребра и отбиты почки, да ещё по мелочи синяки и ссадины по всему телу. А в почках, как водится, камни. И то сказать, деду-то под сто тридцать, если по Земле считать. Одна почка уже скуксилась, а вот вторую ещё можно спасти…

К счастью, среди прочего оборудования, я велела Ориве отправить гемодиализатор. Я, правда, не думала, что придётся его подсаживать, но раз уж пришлось, то хорошо, что не надо его дожидаться. Этот приборчик больше всего напоминает чайную чашечку из бабушкиного сервиза, только прозрачный и силиконовый. Его можно использовать как внешний аппарат, временно, а можно имплантировать в качестве искусственной почки, и пускай себе фурычит, только раз в год фильтр менять. Ну или, если оставшаяся почка нормально заработает после операции, искусственную можно будет вынуть. Продают их, естественно, стерильными и в герметичной упаковке, как все искусственные органы. Хорошо, что я их тогда на Гарнете закупила вместе с сердцами и печенями.

Я закрываю дверь и вставляюсь в стерильный костюм.

Операция длится шесть часов. Ирлик, пошли мне в ближайшее время какой-нибудь быстрой работы, чтобы не больше получаса над пациентом нависать, а? Ещё эти чёртовы люди, которым всем надо обязательно вломиться в операционную… Правда, после первого же визита я крикнула Арону, чтобы никого не впускал, если только хочет ещё хоть раз увидеть отца живым, и он встал в дверях намертво. Но я всё равно слышала, как какие-то люди пытаются сквозь него пройти, и меня это жутко раздражало, отчего работа не становилась ни легче, ни быстрее. И всё-таки я справилась. Пациент, правда, наверное, предпочёл бы, чтобы я облажалась, а потом до конца жизни мучилась угрызениями совести. Ну уж нет, дедуля, угрызения совести будут по твоей части.

Я собираюсь открыть дверь, чтобы выпасть в коридор с победным воплем «Всё-о-о-о!», когда замечаю справа, у самой двери полку, на которой аккуратно, с математической точностью расставлены деревянные статуэтки. В том числе те, которые я вернула. Я так привыкла видеть их за стеклом серванта в большой комнате, что автоматически зацепилась взглядом за знакомое, не совсем ещё понимая, что это.

Я выхожу из комнаты в гораздо менее приподнятом настроении.

— Жить будет, — мрачно сообщаю Арону и троим посетителям. — Пришлите кого-нибудь выкинуть мусор и поменять бельё.

Потом мы с Ароном ужинаем в огромной, гулкой столовой. Арон очень рад, что отец поправится, а вот я в довольно понуром настроении, и он учтиво сдерживает свою радость, чтобы меня не раздражать, но у него не всегда получается. Потом я пишу инструкцию по обращению с больным и вручаю её и пакет с лекарствами соседу, который единственный может уговорить Аравата принимать таблетки. Потом я категорически ложусь спать, наказав всем заинтересованным лицам разбудить меня, если в состоянии пациента наметятся изменения.

Будят меня раньше, чем я бы предпочла. Арават проснулся слегка заполночь и, не обнаружив давешних симптомов, немедленно попытался встать. Двое парней, дежуривших у постели, еле смогли уложить его обратно без членовредительства.

По тёмному дому я иду вслед за соседом на шум.

— Я здоров! — рычит Арават. — Нечего меня тут больше держать, я здоров! Я чудесно исцелился!

Сосед входит в комнату, придерживая мне дверь.

— У нас все чудеса известно, какого происхождения, — он кивает на меня, сонную, в мятом платье.

— Добрый вечер, — говорю неприветливо. — Как самочувствие?

— Ты, шакалья девка, меня усыпила против воли! — возмущается Арават и снова порывается встать. — Да пустите меня уже, я здоров!

— Ты здоров, пока лежишь, — зеваю. — А как встанешь, тут-то почка и отвалится. Вот, полюбуйся, какие из тебя булыжники сыплются, — я достаю из кармана свитера пакет с мелкими круглыми камнями, которые вымыла и забрала, чтобы Ориве показать.

Освещение в комнате тусклое, включена только одна лампа из четырёх под потолком, да ещё ночник, но я отчётливо вижу, что Арават краснеет. Он сопит, раздувая ноздри, и прожигает взглядом сначала меня, а потом и всех остальных.

— Ну, мы выйдем, наверное, — неуверенно предлагает сосед, и все трое быстро выметаются за дверь.

Мне резко становится неуютно. Не потому, конечно, что я боюсь Аравата, а потому, что не знаю, как с ним себя вести. Он вызывает во мне сильнейшую неприязнь, но я не могу твёрдо сказать, от того ли это, как он поступил с Азаматом, или от того, как я сама при первой встрече закатила ему прилюдную истерику. То есть, конечно, и то, и другое, но не знаю, что больше. И потом, если бы дело было только в его вине, то я могла бы великодушно пренебречь своими эмоциями на то время, что он мой пациент. Но вот когда сверху накладывается ещё и собственный стыд, то никуда деться от этого уже не получается. Но не просить же у него, в конце концов, прощения, хоть и для собственного спокойствия, а не для его!

— Тебе мало было меня один раз на всю столицу ославить, — начинает он, как будто прочитав мои мысли. — Теперь ещё всем в городе раструбишь о моих болячках?!

— Если это единственный способ заставить тебя долечиться, то да, — огрызаюсь я.

— Тебе-то до меня какое дело, женщина? — ворчит он, правда, немного поумерив ярость. — У тебя передо мной долгов не было.

— А я не для себя стараюсь, — говорю.

— Он всё-таки тебя прислал, — щурится Арават.

— Да ну что ты, — протягиваю я. — Он и не знает, что ты болен. Ему сейчас вообще не до того, ты же понимаешь, не успел он войну выиграть, как на него это императорство свалили, теперь ни отдохнуть, ни уехать, уж не знаю, что будет, когда ребёнок родится… — я сетую, изо всех сил копируя тон, каким клубные кумушки жалуются на мужей. Арават вцепляется в спинку кровати и подтягивается на руках в сидячее положение, не сводя с меня расширенных глаз. Какой же он всё-таки высоченный, это ж страх.

— Какое императорство? — хрипло переспрашивает он.

— Ну как какое, — моргаю. — Ты тут совсем забурел, я смотрю. Новости хоть почитай на досуге, пока валяться будешь. И не пытайся больше встать, пожалуйста, а то придётся тебя привязать к кровати.

Он съезжает обратно в горизонталь, всё ещё буровя меня взглядом. Эмоция в нём чувствуется очень сильная, только не могу понять, какая.

— Спокойной ночи, — говорю, гашу свет и выхожу из комнаты.

На кухне — это то самое гигантское помещение, где нас кормили, — сидят сосед, двое парней-сиделок, пилот и Арон и пьют кофе.

— Ну как он? Вы ему объяснили? — набрасываются на меня с вопросами.

— Объяснила, а ещё я ему намекнула на последние новости, так что у него теперь есть стимул пожить подольше, — усмехаюсь я.