Сами мы не местные - Юлия Жукова

Арон сидит дома один и плачет.

— Да ладно уж тебе так сокрушаться, — утешает его Азамат, который, видимо, знает, в чём дело. Я только холодею и таращусь.

— Что стряслось?

— Да он всё дом наш жалеет, — поясняет Азамат. — Он за ним столько лет присматривал, а тут раз — и всё сгорело.

— А-а, — облегчённо выдыхаю я. — Ну, это, конечно, очень грустно. Я бы тоже расстроилась. Собственно, я и так расстроилась, только времени на это не было. Но зато мы все живы и здоровы.

— Вот и я говорю, — поддакивает Азамат. — Мы легко отделались, в семье ведь никто не пострадал. А дом новый построим, это не штука.

— Да понимаю, — всхлипывает Арон, роняя слёзы в бороду. — Но уж очень жалко…

Я ухожу мыться, оставив Азамата успокаивать братишку.

Боже, какое счастье — вымыться и переодеться в чистое! Хорошо и то, что дамы, одарившие меня шитыми нарядами, не забыли и про бельё, хотя на мой вкус оно всё чересчур кружевное и малофункциональное. Но, наверное, дарить можно только такое.

За лёгким завтраком мы слушаем доносящиеся из-за окна песни и вопли.

На рубахе голубой,

Небесно-синей,

На вороте косом

Нет тесьмы.

Жёлтой нитью не расшита,

Шить тебе недосуг.

Шёлк пропал и позабыт,

Жить мне одному!

Ты другого ждёшь с охоты,

Так скоро я забыт!

Теперь мой путь лежит далёко,

Топь да степь меня зовёт.

Ждал, что вышьешь шёлком ворот,

Жаль, долго ждал!

Жизнь моя нужна кому ли —

Шить по ней узор?

— Это так теперь и будет? — спрашиваю.

— Ещё сегодняшнюю ночь и завтрашнюю будут праздновать, — говорит Азамат. — Так положено. Сегодня, кстати, должны были съехаться лучшие певцы и сказители, так что у тебя будет шанс послушать песни о создании мира в самом лучшем исполнении.

— А их записывать можно? — спрашиваю.

— Ну, вообще, у каждого уважающего себя сказителя есть студийные записи, — пожимает плечами Азамат. — С другой стороны, на празднике часто получается выразительнее и вдохновеннее. Так что, если хочешь, пиши.

Записывающей техники у меня, правда, не густо: Азаматов бук и Азаматов же мобильник. Лучше и правда студийный диск купить, бабушке-то на выразительность наплевать, ей для архива.

Через некоторое время мы двигаем к Дому Старейшин, где уже настраиваются новоприбывшие музыканты. Азамат предлагает мне вчерашнего беременного вина, но я пока не горю желанием снова отрубиться на произвольном месте. Всё-таки муданжские чудодейственные снадобья хороши только для самих же муданжцев. А вот остались ли ещё мои остренькие колбаски?..

Красная сажа обнаруживается у костра прямо под мостом, где сидят несколько незнакомых мне наёмников, их женщины и Эцаган. Этот вчера, как выясняется, упился в хлам ещё до моего возвращения, и продрых большую часть празднества, так что сегодня намерен восполнить.

— Что же ты так себя не бережёшь? — спрашиваю, старательно забывая, что меня саму вчера отсюда кто-то унёс. В конце концов, я была уставшая, после работы и вообще.

— Да меня как все стали поздравлять, и с каждым же выпить надо, а я и накануне не спал, вот и получилось… — смущённо объясняется Эцаган. — Мне уже Алтонгирел за это вставил по печёнку, вы уж не начинайте, Хотон-хон…

Видимо, мне придётся смириться с тем, что никто больше не будет меня называть по имени.

— А тебя-то с чем поздравляли? — спрашивает один из наёмников, раскуривая трубку с какой-то зеленью.

— А я успешно провёл группу через Короул! — немедленно сообщает Эцаган. — Да, Хотон-хон, вы же этого ещё не слышали, наверное… Рассказать?

— Конечно расскажи! — я усаживаюсь поудобнее и беру себе ещё колбаску.

— Ой, нет, только не опять! — стонет другой наёмник и, вместе с ещё двумя, встаёт и отходит к другому костру. Мы сидим довольно близко к воде, от неё тянет прохладой, и я поплотнее закутываюсь в тёплый расшитый золотом диль. Азамат на мосту зацепился языком за одного из сказителей, так что пока оттуда льётся только негромкая музыка.

— Дело было так, — с горящими глазами принимается рассказывать Эцаган. — Капитан, то есть, я хочу сказать, Ахмад-хон, назначил меня главным в той группе, что должна была зайти с Короула.

— Ни шакала себе! — вылупляется тот наёмник, что был не в курсе Эцагановых похождений. Я только мучительно припоминаю, что, когда Азамат предложил одну группу отправить через этот самый Короул, многие были против.

— Ага, — довольно кивает Эцаган. — Ахмад-хон мне и раньше самые опасные миссии доверял, а тут уж сами боги велели, я ведь дважды бывал на Короуле!

— Чего ж ты там забыл? — спрашивает жена наёмника, грудастая и крашеная в рыжий.

— Да его вечно несёт, куда не надо, — отмахивается наёмник постарше, лежащий поодаль, подперев голову рукой и задумчиво побалтывая остатками хримги в пиале.

— Так ведь прикольно! — объясняет Эцаган, разводя руками. — Надо же понять, чего все боятся!

— Это у него так стресс выходит, — снова встревает старый наёмник. — Как что плохое случается, сразу лезет на рожон. То по пещерам Короула бродить, то на морского змея охотиться, то на джингошей…

— И правда, — поддакивает другой наёмник, — тебя Ахмад-хон разве не за это из команды попросил?

Эцаган поджимает губы и собирается ответить какой-нибудь грубостью.

— Дайте ему уже рассказать, — говорю. — Чего привязались к парню? Ну молодой, ну горячий, зато с каким сложным заданием справился!

Молодой наёмник ахает, остальные оборачиваются.

— Ой, Хотон-хон, мы вас не заметили! Простите! Давай, Кудряш, рассказывай, раз Хотон-хон просит!

Эцаган кивает мне, широко улыбаясь. Я в ответ подмигиваю.

— Короче, дело было так. Мы перелетели на ту сторону гор прямо от штаба, и под прикрытием добрались до Красных Рогов — это как раз напротив места столкновения с джингошами. Часов за пять добрались, унгуцы оставили и сразу пошли вглубь, чтобы к утру уже до джингошского лагеря добраться. В этом месте горы узкие, можно за полдня и ночь перейти. И вот, входим мы в пещеры…

На этом месте три наёмничьих жены встают, как по команде и уходят к другому костру.

— Чего это они? — моргаю.

— Боятся, — пожимает плечами один из наёмников. — Женщины, что с них взять?

Я только кривлюсь и киваю Эцагану, чтобы продолжал.

— Так вот, входим мы в пещеры, а там воды по колено, а в ней череп светится!

— Вот шакал! — охает наёмник, а его жена — единственная оставшаяся — заметно бледнеет.