Топографический кретин - Ян Ледер

class="p1">Вопросы такого рода всегда казались Якову немножко неджентльменскими, и он ничего не ответил, только вытянул губы, улыбнулся загадочно и округлил глаза, сделавшись похожим на самого Карася. Но тут вспомнил одно обстоятельство и посерьёзнел.

— Слушай, мы там кресло…

— Ну?

— Да ничего, в общем…

— Ну не жуй сопли, раз начал. Что кресло?

— Оно, короче, развалилось.

— Как развалилось?

— Ну как… Ножки разъехались.

— Ого, — оценил сторож. — Что за кресло-то?

— Да стояло там какое-то… Дерьмо, в общем, а не кресло.

— Ну и хрен с ним. Слушай, Колян, а мне она даст?

— Да я как-то не спрашивал…

— Спросишь?

— Сам спроси, маленький, что ли.

— А ты как?

— Отлично, Колян, я просто отлично, нема проблема.

Они всегда называли друг друга колянами в минуты прилива дружеских чувств, а Яков в этот момент как раз такой прилив и ощутил: шутка ли — так вот запросто простить порчу казённого имущества, за которое Карась, наверное, несёт материальную ответственность.

— А тебя это не напряжёт?

— Да ты что, Колян, я её впервые вижу.

— А у тебя резины лишней нет случайно?

У Якова случайно была, но Карасю она не пригодилась, вследствие чего модно, но не слишком тепло одетая красивая девушка Леся в четыре часа ветреного ноябрьского утра начала ловить такси на улице писателя Гоголя, а сторож Карасин, откупоривая новый коньяк, занялся методичным, как на уроке анатомии, перечислением частей тела, в которые, по его разумению, следовало бы засунуть неуместную разборчивость отдельно взятых девушек и наследственную безрукость всех без исключения сборщиков кресел.

27 февраля

Полураспад

Море уходит вспять

Море уходит спать

Как говорят инцидент исперчен

Любовная лодка разбилась о быт

С тобой мы в расчете

И не к чему перечень

Взаимных болей бед и обид

Владимир Маяковский

Не знаю, с чем это связано, но вчера удалось завести почти откровенный разговор. А может, знаю. Она начала собираться на очередную тусу, которая, как я подозревал, закончится в очередном клубе и путь на которую мне в очередной раз будет заказан.

Она прихорашивалась, а я, развалившись на кровати, чтоб удобнее было любоваться ее телом, нудил.

— Ну почему, почему мы не можем поговорить по-человечески?

— Почему не можем. Мы сегодня весь день разговариваем.

— Но когда я задаю любой вопрос, касающийся твоей жизни, ты сразу меняешь тему.

— Я всегда была скрытной, с самого детства. Наверное, в следующей жизни буду разведчиком.

— Разведчики действуют в отношении недружественных государств, — соврал я. — Ты считаешь меня врагом?

— Нет, я считаю тебя очень близким, родным человеком.

— Зачем же скрываешься? Зачем лжешь или утаиваешь правду? Ведь это, в общем, одно и то же.

Она глотнула минералки из большой бутылки, что всегда стоит у нашей кровати, потому что мы соблюдаем рекомендации врачей и диетологов, а они советуют пить много жидкости.

— Затем, что мне не нравится, когда меня пытают.

Она снова поднесла бутылку к губам и набрала полный рот воды. Есть у нее такая привычка: прежде чем проглотить воду — или сок, или чай — покатать ее во рту туда-сюда, как делают киношные дегустаторы вин.

— Я не пытаю. Я всего лишь хочу знать, что происходит с тобой. А ты прячешься.

Она отрицательно помотала головой, вытянула губы и выпустила на мой голый живот четверть литра холодной негазированной воды. Которая долетела до меня мощной струей, не расплескавшись по пути. И рассмеялась, утирая капли с подбородка:

— Ой, не получилось!

Да уж я заметил, что не получилось. Девчонки они и есть девчонки: даже прыснуть водой изо рта — так, чтобы рассеялось, наподобие детской брызгалки, — и то не умеют.

— И все же зачем ты прячешься?

— Ты тоже не все говоришь.

— Например?

— Например, про Анжелу. Сначала говорил, что это твоя коллега, а когда она позвонила тебе и наткнулась на меня, ты сказал, что она пишет диплом и нуждается в твоей консультации, помнишь?

Отскок. Шлепки по паркету

Наша служебная квартира, в которую селят командируемых — меня в данном случае, — у метро Коломенская, на шестнадцатом этаже.

Странная такая квартира. Вроде по отдельности все ее элементы более или менее соответствуют каждый своему предназначению — двери открываются и закрываются, пылесос, телевизор и стиральная машина включаются и выключаются, диван раскладывается и складывается, на балконе можно курить, а на кровати — хоть и неудобно — спать, из горячего крана течет теплая вода, а из холодного менее теплая, но вместе эти ингредиенты как-то не складываются во что-то, что хотелось бы назвать жильем, пусть даже и временным. Хотя на полу лежит вполне себе паркет, а на входе в подъезд сидят (вернее, в ночное время тоже, как и паркет, лежат, только на кушетке) тетки-консьержки.

Они меняются еще более регулярно, чем мы с коллегами, командируемые из Лондона в Москву, а потому никак не могут запомнить, кто из нас в какой квартире ночует. Или могут, но тогда, значит, прикалываются, задавая при каждом входе-выходе один и тот же вопрос:

— А ты, сынок, у меня в сто первой живешь? Ах, в сотой? Ну хорошо, хорошо, ступай покудова.

Сегодня с утра на консьержном месте восседал какой-то пролетарий с носом и ушами. Наверное, муж одной из теток, потому что спросил:

— А ты, сынок, у меня в сто первой живешь? Ах, в сотой?

Прищурился хитро и добавил:

— А хто ж у тебя там по вечорам-то босыми пятками все по полу-то шлепает, а? Ну хорошо, хорошо, ступай покудова.

А ничего так у них прослушка налажена.

— Ну так что с Анжелой?

Правда, было такое. Полжизни назад.

— Ну, вспомнила! Да я за последние несколько лет ни звука от тебя не скрыл, ни жеста, не говоря уже о чем-то серьезном. А ты?

— А что я? Чего вот я тебе не говорю? — она снова потянулась к бутылке.

— Ничего. Ни куда ты ходишь, ни с кем ты туда ходишь…

Ага, опять губки бантиком… Прицеливается.

— Только попробуй! Врежу!

От неожиданности она проглотила заряд.

— Ты сможешь ударить женщину?

— Не женщину, а разведчика.

Она смеется. Я продолжаю нудить.

— Ну что, ответишь ты мне хоть на один вопрос?

— Какой?

— Куда ты ходишь?

— В город.

— Я понимаю, что не в деревню.

— Да уж, в деревню ты у нас ходок.

Присела рядом на кровать, потянулась будто ко мне. Оказалось — к тумбочке, за какой-то косметикой. Подумала, ответила:

— Я хожу в центр города Лондона.

— А с кем?

— Со многими людьми.

— А можно назвать имена?

— Можно. Келли. Путридий. Иногда Тоня Задвигина. И