Топографический кретин - Ян Ледер

губами и поправил очки.

— Но нам же на это целый день выделяют… С учёбы специально снимают… Мы, ребята, не можем с вами просто взять и пойти в кино…

— Точно не можем? — расстроилась и двоечница Аня Низ, которой обычно всё было до лампочки.

— Не можем, — подтвердил учитель и поёжился. — Но мы можем… Вот что мы можем, друзья: взять и не выйти на Волочаевке. Ну, не успеть выйти — поезд ведь там всего пять минут стоит… И проехать до Хабаровска… Только меня за это убьют. Или ещё хуже — уволят.

— Не уволят, Вантолич! — возбуждённо загудел класс. — Никто даже не узнает!

А Медведь поднял руку, чего не делал, кажется, со второго сентября первого класса.

— Да, Андрей, — удивился учитель.

Медведь вытянул из-под парты длинные ноги, смущённо поднялся, жестом «но пасаран» толкнул кулаком воздух над головой, медленно оглядел класс и пообещал:

— Вякнет кто — урою.

Постановили не вякать. И в час «Ч» дня «Д» в полном составе минус пара заболевших отправились в крайцентр, известный в основном памятником своему основателю, казаку-разбойнику Ерофею Палычу Хабарову, что торчит посреди привокзальной площади в чугунном тулупе и в позеленевшей от времени высокой меховой шапке с белёсым гуано на маковке.

Поклонившись по туристскому обычаю бронзовому флибустьеру маньчжурской тайги, класс стремительным гуськом просеменил в тот конец площади, где меньше дуло, — туда, где из густого клубка трамвайных рельсов выпутывается Амурский бульвар. И быстро-быстро завернул в первые же попавшиеся двери.

— Ни фига себе склад макулатуры, — присвистнул Кит, восхищённо разглядывая бесконечные стеллажи, забитые скрученной в рулоны белой глянцевой бумагой. — Книжный, что ли?

— Где ты тут книги нашёл, умник! — отозвался домовитый Жека Мело. — Это обои.

— Это, ребята, ни то и ни другое, — вмешался Иван Анатольевич. — Это магазин «Плакат».

Фрэн в дискуссии участия не принимал, потому что задержался у входа. Там, между кассовым аппаратом и приклеенным к стойке калькулятором размером с альбом для рисования, стоял предмет его затаённой страсти — шестигранный барабан, набитый кусочками картона, призывно просвечивающими сквозь мутные плексигласовые стенки.

В денежно-вещевую лотерею за 30 копеек он не играл: состаришься, пока результата дождёшься. «Спринт», суливший мгновенное обогащение, стоил целый рубль — ищи дурака столько тратить! А тут, во всероссийской книжной лотерее, на тот же рубль можно взять целых четыре билета. Правда, выигрывается не квартира и не автомобиль «жигули», а максимум 25 рублей, но с другой стороны, нужна школьнику квартира?

Фрэн полез в карман, но благоразумно вспомнил, что впереди длинный день в большом городе, где и автобус не четыре копейки, как дома, а пять, и пирожки дороже, чем в Волочаевке, и в кино, наверное, надо будет — а ещё ведь и за Ирку платить, потому что порядочные кавалеры всегда своих дам угощают, — так что швыряться деньгами не стоит.

— Один, пожалуйста, — сказал он продавщице, протянул мелочь, покопошился в лототроне и со сладким, почти как при первом поцелуе, замиранием сердца сначала надорвал где надо, потом развернул что надо…

— Ваш выигрыш двадцать пять рублей, — зачитал вслух.

Четвертной, мамочки! Да это же 250 билетов в кино на утренний сеанс! Сто билетов на взрослые фильмы!! Да ну его, это кино — это ж целая треть бобинного магнитофона с комплектом стереоколонок!!!

Фрэн производил вычисления со скоростью монументального магазинного калькулятора, а, может, даже и быстрее, а его в это время завистливо поздравляли одноклассники, на него восторженно смотрели одноклассницы, Ирка поцеловала его в щёчку, и даже продавщица подмигнула ему рондолевой фиксой левого клыка.

Точно таким же — с неяркой желтоватой искрой — оказался и оскал его фортуны.

— Можно одной бумажкой? — попросил Фрэн продавщицу.

Сиреневую двадцатипятирублёвку, из которой, если посмотреть на свет, выглянет Ленин в кепке, Фрэн, конечно, держал в руках и раньше, но одно дело чужая, хоть и родительская, и совсем другое — своя, родная, выстраданная!

— Какой бумажкой? У нас нет таких дорогих плакатов.

— Нет-нет, я деньгами беру!

— Это книжная лотерея, мальчик.

— Ну?

— Баранки гну! В книжной лотерее денежных призов нет, — объяснила продавщица и передразнила язвительно: — Одной бумажкой!

— А какие? Какие призы бывают? — Фрэн почувствовал, как уходит из-под ног твердый пол магазина «Плакат», и просто-таки увидел, как отплывает, теряется в небытии так и не пощупанный по-настоящему Ленин в кепке…

— Книжные. Ты можешь взять на всю сумму новые лотерейные билеты или товар на 25 рублей. Но только в нашем магазине.

Хорошо, что Леонид Ильич Брежнев был человеком добрым и толстых книг не писал. «Целина» вместе с «Малой землёй» и «Возрождением» уместились в одном кармане пальто. Хуже, что его бессмертные творения были рассчитаны не на богатых букинистов, а на широкие трудящиеся массы, а потому продавались по цене газировки с сиропом. Точно как труды Ленина, сочинений которого Фрэн решил не брать ввиду слишком уж большого объёма. А другой литературы в «Плакате» не было.

На выходе из магазина класс напоминал бригаду археологов, наткнувшуюся на чудом сохранившуюся в полном объёме Александрийскую библиотеку, только вместо глиняных табличек злорадно повеселевшие одноклассники Фрэна тащили брошюры кремлёвского бровеносца, а роль папирусных свитков исполняли свернутые в вощёные рулоны неумирающие восклицания: «Болтун — находка для шпиона!» и «Добьём фашистскую гадину!»

Исполняли убедительно, но недолго, буквально до первой урны.

28 февраля

Полураспад

Моя жизнь — сплошное прощание с предметами и людьми, часто не обращающими никакого внимания на мой горький, безумный, мгновенный привет.

Владимир Набоков

Я не умею жить сегодняшним, это моя проблема. Всегда, с самого раннего детства, я жду чего-то — хорошего ли, плохого, но жду. Мне говорят, что это неправильно, говорят, что это не по-дзэновски, что нужно медитировать.

Пробовал. Сцеплял пальцы, устремлял взгляд внутрь, а сознание — наружу, бормотал откуда-то выуженные мантры, и внутри маячило радостное предвкушение: вот кончу медитацию — и наступит счастье, и снизойдет на меня благодать, уже совсем немного осталось, вот только медитацию кончу.

С самого детства я знал, что когда-нибудь со мной обязательно случится что-то хорошее, что стану я если не генеральным секретарем ЦК ЦКПСС, то уж графом Монтекристо запросто. Что ждет меня большое будущее, что напишу картину, оперу или поэму — но только обязательно шедевр — или, по крайней мере, совершу подвиг, но не такой, как Александр Матросов, потому что зачем совершать подвиг и становиться известным на всю страну, если сам об этом никогда уже не узнаешь?

Отскок. Оратория

Вышел в девять утра на Стрэнд, включил плеер на режим случайного воспроизведения. В ушах зазвучала "Зима"