Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

Отвернувшись, лейтенант отдал пару коротких команд. Тут же из грузовика спрыгнули двое солдат в форме цвета «олива», русские наемники, и, передернув затворы винтовок, направились к запрещающим щитам. Прогулочным таким шагом, чуть ли не в развалочку. Не знаю почему, но мне казалось, что этого делать не стоит. Хотя, с другой стороны, не отрицаю, возможно, мне просто хотелось верить, что за грозными надписями стоит столь же решительная и не боящаяся ответственности сила. А не пустые и ничем не подкрепленные слова.

Наблюдая за такой безалаберной разведкой, я потирал руки. Морщился от возвращающейся чувствительности, напоминающей о себе покалываниями тысячами иголок. Через минуту подобная пытка станет нестерпимой. Однако я терпеть буду. И буду энергичнее массировать запястья и ладони, разминать ноги. Потому что уверен — в ближайшие минуты мне вновь предстоит делать что-то вопреки чужой воле и совершать очередную глупость без оглядки на последствия.

Тем временем разведчики добрались до установленных щитов. Сделали по шагу за их столбы, еще по одному, оглядываясь по сторонам и уделяя внимание земле под ногами. Затем один из бойцов повернулся лицом, развел руками, демонстрируя полную свою невредимость. Секундой позже раздались выстрелы.

Слились в один звук, будто кто-то переломил звонкую, сухую палку. Один из разведчиков дернулся и свалился бесформенным кулем. Второй, выронив винтовку, прижал руки к животу, аккуратно опустился на землю, укладываясь на бок, и лишь затем тонко, на одной ноте, завыл.

— Не стрелять! — перекрывая его стоны, раздался крик лейтенанта.

Вскинувшие было винтовки к плечам солдаты резко их опустили. Опасливо озираясь по сторонам, часть из них присела на одно колено, по-прежнему держа оружие наготове. Странно. Я бы, даже не имея боевого опыта, на их месте постарался скорее найти укрытие. Однако из воинства металлургического комбината этим никто не озаботился. Они толком не рассредоточились, а большая половина даже не вылезла из кузовов.

— Твои? — обратился ко мне лейтенант. В обманчиво спокойном тоне сложно было не различить тщательно сдерживаемый гнев. Короткий взгляд в его глаза лишь удостоверил меня в мысли, что сейчас мне будет реально плохо. Каким бы ни был ответ на его вопрос.

Поэтому я просто качнул головой в жесте отрицания.

— Я разрежу тебя прямо здесь. У них на глазах. Вы что придумали… скоты? — некрасиво, по-животному скривил губы немец. Метафора, конечно, не ахти, но, я в самом деле мог бы поручиться, что в его облике сейчас оставалось мало человеческого. Натуральная, воплощенная злость.

— Вы что возомнили о себе? Думаете, это вам сойдет с рук? Да плевать на этих червяков, они мало чем лучше вас! Но они — моя собственность! Понятно тебе, скудоумный? И подняв на них руку, твои узколобые друзья совершили большую ошибку… Я сейчас покажу, что их ждет.

Заслушавшись, я упустил главное. Признаться, лейтенант своими словами несколько заворожил меня, и когда сзади набросились двое, я сплоховал. Надо было контролировать спину. А так… Просто сбили с ног, навалились сверху, заворачивая руки, и я, мало веря в успех собственного предприятия, заорал, выворачивая голову:

— Слышишь ты, надчеловек! Давай один на один, безо всяких фокусов. Ты же высшей расы, сойдешься, как бог, с червяком? Твоя возьмет — обещаю, все расскажу, ничего не скрою, — если честно, что я собирался рассказать, в тот миг и для меня самого было загадкой. По большому счету я был готов пообещать что угодно, лишь бы меня не кромсали сейчас. — Или ты боишься? Боишься не справиться один?

Я нес ерунду. Сам понимал, что повестись на мои школьные провокации способен лишь круглый дурак. Но в голову больше ничего не приходило, а умирать, честно говоря, совершенно не хотелось. В том, что меня собирались сейчас показательно убивать на свежем воздухе, я был уверен, как и в том, что дважды два — четыре.

Тем сильнее было мое удивление, когда меня отпустили. Поднявшись на ноги и машинально стряхивая с груди налипшие травинки, я изумленно смотрел на стоящего напротив немца. Тот, глядя мне в глаза, расстегнул мундир и, не глядя, кинул его себе за спину. Снял с пояса кобуру и отправил ее следом. Сосредоточенно завернул рукава гимнастерки чуть ли не до локтей. И это все, не спуская с меня взгляда.

Закончив, лейтенант повернулся левым боком, поднимая руки в классическую боксерскую стойку. Этому я не удивился. Откровением был его прямой удар левой, которым он и срубил меня не так давно.

Это признак четкости и мастерства определенного уровня, до которого я, возможно, не дотягивал.

Красиво он стоял, надо признать. На зеленом заливном лугу, на фоне ярко-голубого, с прожилками белых облаков, неба. В пошитой по фигуре рубашке, форменных, подогнанных штанах, удерживаемых подтяжками. Достойно очень выглядел.

Я занял ту же левостороннюю стойку. Поднял руки, оставляя открытыми ладони, левую выставив далеко вперед, в надежде сбить хотя бы пару ударов. Представляя себя со стороны, я понимал, что во внешнем виде немцу очень даже проигрываю. Давно не бритый, нечесаный, немытый, в рваной, чудом сохранившейся советской форме.

Возможно, лейтенант был в боксе искусней меня. Глупо спорить с тем, что его подготовка гораздо лучше моей, подточенной длительными побоями и перманентным голоданием. Однако было одно обстоятельство, которое сводило на нет все преимущества немца. Я не собирался с ним драться честно.

По большому счету я не собирался с ним драться вообще. Я перешел какую-то грань в своем характере, и во мне что-то бесповоротно изменилось. Я собирался его просто убить.

Не по необходимости и не потому, что так сложились обстоятельства. Наверное, можно было как-то выкрутиться и из этой ситуации. Убедить, там, на колени упасть. Вымолить опять же. И поверьте, я бы не погнушался это сделать! Если бы унижение принесло пользу, помогло мне и Бону — куда уж без него! Но сейчас во мне кипело то, что не позволяло искать иных путей. Я отчетливо понимал, что победа автоматически повлечет за собой мою смерть. Однако я слишком сильно ненавидел того, кто стоял напротив, чтобы оглядываться на собственную судьбу.

Два коротких проверочных удара левой. Которые я легко сбил ладонью. Смещение, подшаг, игра корпусом. Он уходил под мою левую, что было вполне логично. Один короткий боковой или даже через руку… Главное — точное попадание в челюсть. Я ловил его взгляд, успевая смещаться. Видел движения ног, которые звонили мне — под левую, под левую!

Я защищался плохо. Вернее, почти не защищался вовсе. Уходил, отшагивал назад, сбивая короткие удары левой, призванные проверять дистанцию перед финишным ударом правой. Это значило, что я побежал, потерял темп. И очередную его левую я принял прямо в ладонь, перед подбородком. Тогда он и решился.

Маленький подшаг, левая нога втыкается в землю, опорная, и мощный, концентрированный удар уже сжатым, фиксированным кулаком правой руки. Возможно даже, через ладонь. Пробьет в любом случае.

Как бы ни было коротко и стремительно его движение, мое было еще короче. Мне достаточно было лишь поднять левую ногу, навстречу его движению, попадая в колено. Отчетливо и громко хрустнуло. Лейтенант, теряя опору изувеченной ногой, продолжая вектор своего направления, качнулся мне навстречу, сгибаясь, почти тычась головой мне в грудь. Я поймал его предплечьем под подбородок, заключая ладони в замок, прижимая бицепсом затылок и жестко фиксируя, и рванул строго вверх, выламывая шейные позвонки.