Дети Робинзона Крузо - Роман Канушкин

— Подожди! — закричал Миха и кинулся через коридор к входной двери. Он успел подумать о том, как же верно Икс все угадал. Как все хрупко, но Иксу удалось кое-что спрятать даже от Михи.

Спрятать?

Перед самым порогом Миха на миг остановился. Спрятать... Вся левая сторона желтой майки, помеченной индейским вождем в полном боевом оперении, начала пропитываться кровью. Все больше и больше. Миха решил, что позже ему следует извлечь осколок и перетянуть плечо, но позже, позже... Если у него, конечно, будет это «позже».

спрятать

Вот оно как... До Михи наконец дошло. Теперь он понял, о чем говорил Икс. Конечно, понял! Он усмехнулся: ну, Икс, ну ты и штучка! Любопытное выбрано... средство связи. Как неожиданно, оказывается, должен... сработать один из амулетов.

Спрятать! Укрыть еще один... пазл, элементы которого выстраиваются сейчас прямо на глазах.

Вот почему Икс заставил Миху надеть эту старую индейскую майку. И чего не смог понять Лже-Дмитрий. Потому что Иксу удалось... спрятать.

Миха-Лимонад потрогал кровавое пятно — вся левая сторона майки пропиталась насквозь.

— Пора, Джонсон, — прошептал Миха. — Пора, старый друг!

А потом бросился на крыльцо, чтобы остановить Лже-Дмитрия. Задержать хоть на несколько минут.

Им были необходимы эти несколько минут.

V.

Джонсон рушился с Крымского моста в далекую темную воду, отчаянно крича и вращая конечностями. Он не чувствовал радости полета, свободное падение не одарило его восторгом прозрачной ясности и тишины, словно на мгновение тебе удалось остановить мир, и между выплеском адреналина и последующим наслаждением, скорее всего, лежала непроходимая пропасть. Перед его мысленным взором вовсе не мелькала вся прошедшая жизнь. Он испытал лишь отвратительную тошноту, поднявшуюся вместе с внутренностями к горлу, и как что-то сжало и стянуло освободившуюся полость, и, невзирая на свой оглушительный вопль, параллельно, то ли про себя, то ли нет, тут уж не поручишься, выдал:

— Мать твою-ю!!!

Джонсону крупно повезло. В воздухе его качнуло и опрокинуло на спину, что неминуемо бы означало страшный удар об натянутую до плотности асфальта безжалостную поверхность, но в последний момент тело выпрямилось и неуклюжей бомбочкой вошло в воду. Он отбил лишь левый бок и несильно обжег часть лица. Джонсон этого не знал. Как и то, что ему повезло еще раз: он успел набрать полные легкие воздуха.

Лишь только вторгнувшись в ледяную, взорвавшуюся брызгами темноту Москвы-реки, Джонсон, скорее всего, на мгновение потерял сознание. Все внутри него застыло, и сердце судорожно остановилось. И Джонсон решил, что не выплыть ему из ледяной купели, из обступившей со всех сторон бездны, как почувствовал, что сердце совершило свой первый неверный удар, еще один, а потом бешено забилось. Он, скорее всего, достиг низшей точки, потому что вода начала выталкивать его. Джонсон стал отчаянно помогать себе: энергично работая руками и ногами, он пытался всплыть на поверхность, маняще переливавшуюся огоньками Московских улиц.

Джонсон совершил свой прыжок.

Он понял, что это была за кровь. Чья кровь выступила на его белой нарядной рубашке. Картинка возникла в его голове, вполне возможно, он извлек ее из тех мгновений, когда был без сознания. Он увидел и начал понимать еще множество вещей,

(как же Икс со всем этим угадал! И прежде всего — сохранив эту старую, застиранную до дыр желтую майку с индейским вождем в полном боевом оперении)

и понял, как теперь будет. Он не успел испугаться, лишь подумал, что и он ведь сохранил флейту, а Миха — фотографию, и понял главное: в любом случае, все это время они и были тем самым... кругом, невзирая ни на что, они были кругом, о котором говорил Будда.

И о котором помнил теперь только Икс.

Поверхность казалась совсем уже близкой. Джонсон двигался к ней, не теряя тихой надежды — ему был необходим глоток воздуха. Все в нем требовало жить, хотело, требовало этого, пусть и пропахшего моторным маслом или мазутом, такого спасительного глотка воздуха...

Он не сразу сообразил, что его движение вверх прервали. Не сразу понял, как что-то еще более холодное, чем мутная вода реки, коснулось его ног и потянуло вниз.

VI.

Потолочные балки с проемом для лестницы, ведущей на второй этаж, провисли, и, словно из-под них кто-то выбил клин, рухнули в коридор. Миха-Лимонад успел отскочить в сторону, и его зацепило лишь краем. Удар пришелся на правую ногу. Тупая вспышка боли искрами взорвалась в мозгу. Миха выбрался на террасу, не разобравшись, что это теперь на его джинсах — грязь или кровь, ступил на пораненную ногу. Боль пришла не сразу, но сделалась намного острее. Правая нога, скорее всего, была сломана, и, там, под джинсами на ноге содралась кожа, но...

— Подожди! — закричал он Лже-Дмитрию через выбитые окна террасы.

Тот даже не оглянулся, поднимая кувалду. Следующий удар ЛжеДмитрий обрушил чуть выше радиаторной решетки, прямо на сияющую новизной бляху с пропеллером, эмблему BMW. Рык зверя захлебнулся, и мгновенно в искореженной решетке радиатора мелькнуло нечто, заставившее вспомнить об оскаленной пасти.

«Ш-а-а-м-м», — пронеслось далеким глухим гулом, хотя, возможно, с этим звуком оторвало от дома часть крыши с водосточной трубой, за которую держался Икс.

«Странно, — почему-то успел подумать Миха, — ведь от удара лобовое стекло не должно было разлететься на мелкие кусочки». Но произошло именно так, и множество осколков сейчас блестело в лице Лже-Дмитрия. Некоторые вспороли кожу на лбу, и она свисала лоскутами, дав обильное кровотечение. Лже-Дмитрий ничего не замечал. Он снова занес кувалду.

— Подожди, — простонал Миха уже совсем негромко и заковылял к выходу.

Он взялся за косяк двери и остановился, чтобы перевести дух. От нового удара за его спиной частично обрушилась кровля.

Все же, сам не ведая причины, Лже-Дмитрий на миг остановился. Кровь текла по его лицу. Вот первая капелька сорвалась и полетела вниз. Высохшая земля сожрет ее без остатка, но ничего не изменится. Даже не заметит. Вторая капля...

Ничего не изменится. Это место не принимает крови — ему мало. Его... лишенность (правильное слово! — Лже-Дмитрий нахмурился) столь велика, что оно не принимает жертв, жалости, слез и не принимает крови. Ничьей, кроме крови сбежавшего мальчика. Лишь она в состоянии что-то изменить. Но это другой разговор.

Третья капля...

Слизняк сейчас забился в свой дальний угол и дрожал, умирая от страха. И на что-то пытался указать. На... На...

(круг?)

Плевать! Лже-Дмитрий взмахнул кувалдой: плевать!

* * *

Миха-Лимонад уже все понял, но все еще в немом оцепенении смотрел на погибающий Бумер. На то, как под вспоротым глянцем переднего крыла на миг обнажилась стонущая живая плоть в лиловой сетке сосудов и снова скрылась. Как выгнулись в стороны передние колеса, превращаясь в уродливые трубки, пародию на лапы животного (блеснул даже рудиментарный коготь телесного цвета), лапы, в которых вытянутыми кривыми эллипсоидами застыли колесные диски, словно художник концептуалист не пожалел для своей шизофренической скульптуры роскошного BMW. Лапы-колеса затвердели мутными кривыми зеркалами, а Лже-Дмитрий уже нанес удар по капоту. И снова часть дома с грохотом обвалилась за Михиной спиной: от гостевой комнаты остались только внешняя стена (за которой когда-то, целую жизнь назад, плескалось море) да и потолок, покоящийся теперь лишь на таких ненадежных поперечных балках — вот-вот рухнет.