Дети Робинзона Крузо - Роман Канушкин

«Ша-м-м... х-а-а-т» — дохнуло над пустыней шершавой волной.

Искореженное железо капота с пронзительным визгом выгнулось изнутри и вновь проступило живым — уродливой, пока еще с трудом угадываемой головой с липкой редкой шерсткой. Художник-шизофреник был явно в ударе: полузверь — чудовищная собака, полуавтомобиль припал к земле на растопыренных лапах. И продолжал увеличиваться, будто распираемый внутренним объемом, с каждым ударом молота сбрасывал с себя отживший панцирь-кокон.

— Шам-хат! — вдруг завопил Лже-Димтрий, словно вспомнил имя своего бога. Ответом ему стал короткий рев, который тут же сменился настороженным молчанием.

— Подожди! — закричал Миха из последних сил. — Постой!

И тогда он увидел еще кое-что — времени действительно почти не осталось. Лапы, все более похожие на звериные, стали обрастать легким пушком, а выступивший коготь быстро потемнел, став кривым и острым, как бритва. Скорее всего, случайно коготь чиркнул по левой ноге Лже-Дмитрия, вырвав кусок мяса, да так и застыл недоуменным вопросом. Брюки благородной двойки Armani лопнули крестом и мгновенно вымокли — страшная розовая рана выплюнула фонтанчик крови. Дже-Дмитрий этого даже не заметил. Лишь покачнулся, осев на раненую ногу, отступил на шаг и деловито уставился на Бумер.

Миха-Лимонад начал спускаться с крыльца. В этот момент он с холодной отстраненностью подумал, что вполне мог бы его убить. Если для того, чтобы защитить Будду, такое понадобится, вполне бы мог. Руки у него все еще целы, а учитывая то, во что тот себя превращает, это вполне можно было бы рассматривать как услугу.

От нового удара кувалды, словно от слабодействующего направленного взрыва, разлетелся флигель. Что-то тяжелое ударило Миху по голове, и перед глазами поплыли круги. Михе пришлось отшатнуться назад и прижаться к стене.

Дом не хочет его выпускать. Несмотря на то, что он весь в крови и у него темно в глазах.

Но...

«Вранье и подтасовка, — промелькнули давние слова, — любимое оружие старой карги».

От прихожей с лестницей, ведущей на второй этаж, и гостевой комнаты остались лишь покосившийся кусок внешней стены, несколько ступенек, вздыбленных сюрреалистическим хребтом, и гипсовый простенок, разделявший комнаты.

Но... Лже-Дмитрий.

«Ты не должен спешить, — предупредил его Икс. — Это очень опасно. Ты один не сможешь. Как бы все ни повернулось, ты обязан дождаться. Лишь задержи его любой ценой».

Лже-Дмитрий...

Почему он не может сюда войти? Зачем ему рушить автомобиль? Зверь, беспощадная сука Шамхат, все так, но... Почему он не может войти в дом сам?

И опять Миха почувствовал что-то, как и в тот момент, когда перестал играть на флейте. Что-то ускользающее и очень важное...

Икс многое спрятал от него. Но Миха за это на него не в обиде. Икс многое спрятал от него, словно знал не только о квазиинтимной связи, — и насколько это оказалось верным.

Миха лишь удивленно промолвил:

— Вот почему тогда у дома не было собак...

Миха из последних сил с шипящим звуком набрал полные легкие:

— Подожди! — закричал он, чувствуя на губах соленый вкус крови.

И тут за его спиной родился какой-то темный звук. Миха успел обернуться. Поперечная балка наконец соскользнула со своей опоры и, как гигантские качели, понеслась вниз. Балка ударила по Михе, отбрасывая от порога. Если б удар был прямым, его грудная клетка оказалась бы проломленной. Но в последний момент Михе удалось уклониться (все же занятия боксом и нелепое прозвище «Тайсон» не прошли бесследно), и балка ударила вскользь по левому боку, ломая ребра и выбив ключицу.

— Постой, — импульсивно выдохнул Миха. — Вот почему их не было...

Его губы еще что-то прошептали, а потом перед глазами поплыли огненные круги, и он затих, уткнувшись лицом в небольшую лужицу собственной крови.

VII.

На долю Икса не выпало в эту ночь девушки, в чье сердце еще могло бы стучаться милосердие. Случайный прохожий увидел рядом с детским магазином подозрительного типа и поспешил перейти на другую сторону. И его можно понять: этот тип в темноте беседовал с кем-то, махал руками и даже вроде что-то пил из воображаемой бутылки, только... перед ним никого не было.

Прохожий ускорил шаг — либо шизофрения, либо дожравшийся алкаш. В любом случае, разумнее держаться подальше.

И вообще, было во всем этом... Прохожий передернул плечами, и какая-то тупая иголочка тоскливой занозой застряла у него в сердце.

«Эти — как заразная болезнь», — с неприязнью подумал прохожий, не совсем отдавая себе отчет в том, что только что почувствовал. Быстренько пройдя еще какое-то расстояние, он обернулся со смесью брезгливости и непонятного испуга — шизофреник или алкаш (скорее, все же второе — банальная «белочка») опустился теперь на колени и то ли застонал, то ли... боже мой, да он запел! Фу, гадость... Прохожий решил, что следует поскорее убраться из этого опасного места, где бродят чужие болезни, и еще... что-то, что могло его так напугать.

Вскоре он вернется домой и невзначай обмолвится об увиденном жене.

— Понаехало в наш район всякого сброда! — Бросит на это жена, миловидная дама, москвичка в третьем поколении.

— Но... — начнет муж, потому как это тревожное беспокойство все не оставляло его. Однако жена остановит праздную болтовню строгим жестом и вернется к работе. Так же, как и супруг, она зарабатывала в поте лица на жизнь высокохудожественными переводами.

— Ладно. — Муж махнет рукой и отправится пить чай.

Но милосердие, скорее, его крупицы, странным образом еще витало над черным местом у стены магазина Синдбада. Только ни Икс, ни интеллигентная семья московских старожилов ничего об этом не знали.

В тот момент, когда белая рубашка Джонсона начала пропитываться кровью, Икс действительно пил из бутылки. Он узнал эту бутылку, настойчиво, безапелляционно предложенную ему Люсьен, — узнал сразу. Это был «фуфырик беленькой», что ждал его в холодильнике. Запотевший, в рисунке изморози.

— Пей, — сказала Люсьен, глядя в пол. И не повиноваться этому треснувшему чужому голосу у Икса не было сил. Так же, как и двадцать пять лет назад, он откликнулся на зов, которым мертвые бередят живых, и начал пить. Он пил огромными глотками, с каждой секундой хмелея все больше, но водки в бутылке не убавлялось.

— Подожди, Люсьен! — взмолился Икс, в ужасе глядя на полный «фуфырик беленькой».

— Пей! — глухо повторила она.

И Икс снова принялся пить. Он опять слажает, как и двадцать пять лет назад; он будет пить, пока водка не отравит его желудок, не отравит его кровь, и этот бесконечный поток иссякнет только вместе с ним. Вот так он и встретит свою последнюю тьму.

И тогда Икс вспомнил о чем-то.

В этот же момент зазвонил телефон — Джонсон давал знать, что пора. Но он сейчас не думал о Джонсоне. Он вспомнил что-то, промелькнувшее тихой искоркой надежды...